Божьи воины. Трилогия

Сапковский Анджей

На просеке, наклонив голову и пощипывая траву, стоял жеребец. Стройный верховой, легкий palefrois [167] с тонкими бабками. Гнедой масти, с более темными гривой и хвостом.

– Не двигайся, – повторил Шарлей, осторожно сползая с крупа лошади. – Такая оказия может больше не повториться.

– Это, – с нажимом сказал Рейневан, – чья-то собственность. Он кому-то принадлежит.

– Конечно. Мне. Если ты не спугнешь. А посему – не пугай.

167

лошадь

для парадных выездов (фр.).

Видя медленно приближающегося демерита, жеребец высоко поднял голову, тряхнул гривой, протяжно фыркнул. Однако не испугался, позволил схватить себя за узду. Шарлей погладил его ноздри.

– Это чужая собственность, – повторил Рейневан. – Чужая, Шарлей. Надо будет отдать хозяину.

– Э-эй, люди, люди… – тихонько затянул Шарлей. – Чья скотина? Где хозяин? Видишь, Рейнмар? Никто не объявился. Стало быть, res nullius cedit occupanti [168] .

168

Точнее: «res nullius cedit primo occupanti» (лат.) – «ничья собственность становится собственностью первого овладевшего ею». Одно из положений римского гражданского права.

– Шарлей…

– Ладно, ладно, успокойся, не терзай свою деликатную совесть… Отдадим коня законному владельцу. При условии, что его встретим. От чего, умоляю, пусть уберегут нас боги.

Просьба явно не дошла до адресатов либо не была выслушана, поскольку просека неожиданно закишела людьми, задыхающимися и указывающими на коня пальцами…

– Это у вас сбежал гнедыш? – доброжелательно улыбнулся Шарлей. – Его ищете? Значит, вам повезло. Он рвался на север, что было сил в копытах. Я едва сумел задержать.

Один из людей, огромный бородач, подозрительно пригляделся к демериту.

Судя по неопрятной одежде и отталкивающей внешности, он, как и остальные, был крестьянином. И, как и остальные, был вооружен толстой дубиной…

– Задержали, значицца, – проговорил он, вырывая из рук Шарлея узду, – ну и хвала вам. А таперича топайте отседова с Господом Богом.

Остальные подошли, окружив их плотным кольцом и удушающе невыносимым смрадом крестьянского хозяйства. Впрочем, это были не просто крестьяне, а деревенская голытьба, безземельщики, овчары. Спорить с такими о находке не имело смысла. Шарлей понял это сразу. Он молча протиснулся сквозь толпу. Рейневан последовал за ним.

– Эй-эй! – Плотно сбитый и жутко воняющий овчар неожиданно схватил демерита за рукав. – Кум Гамрат. Чего ж это? Так их пущаете? Не выспросив, кто такие? А случай, они не в розыске? Те, двое, которых стшегомские хозяева ищут? И награду за поимку обещают? Не они ль?

Крестьяне зашумели. Кум Гамрат подошел, подперся осиновой жердью, угрюмый, как утро в День Поминовения Усопших.

– Может, и они, – проворчал он враждебно. – А может, и не они.

– Не они, не они, – заверил их, усмехнувшись, Шарлей. – Не знаете, что ли? Тех уж поймали. И награду выплатили.

– Ой,

видится мне, брешешь ты, господин.

– Отпусти рукав, парень.

– А не отпущу, то что?

Демерит несколько мгновений глядел ему в глаза. Потом резким рывком выбил его из равновесия, с полуоборота пнул в голень, под самое колено. Овчар хлопнулся на колени, а Шарлей коротким ударом сверху переломил ему нос. Мужик схватился за лицо, из-под пальцев обильно полилась кровь, яркой полосой украшая сермягу на груди.

Прежде чем крестьяне успели остыть, Шарлей вырвал у кума Гамрата палку и хватанул его по виску. Кум Гамрат сверкнул белками глаз и повалился на руки мужика, стоявшего позади него, а демерит треснул и того. И тут же закружился волчком, колотя палкой налево и направо.

– Беги, Рейневан! – рявкнул он. – Хватай ноги в руки!

Рейневан хлестнул лошадь, растолкал толпу, но убежать не успел. Крестьяне налетели словно свора гончих с обеих сторон, вцепились в упряжь. Рейневан работал кулаками как сумасшедший, но его стащили с седла. Он колошматил что есть сил и лягался, как мул, но и на него сыпались удары. Он слышал яростный рев Шарлея и сухой гул черепов, по которым тот дубасил осиновой жердью. Его повалили, придавили. Положение было отчаянное. То, с чем он пытался бороться, уже было не бандой крестьян, а ужасным многоголосым чудовищем, склизким от грязи, воняющей навозом, калом, мочой и скисшим молоком стоногой гидрой, размахивающей двумя сотнями кулаков.

Сквозь рев драки и шум крови в ушах Рейневан вдруг услышал боевые крики, топот и ржание лошадей. Земля задрожала от ударов подков. Засвистели нагайки, раздались крики боли, а давящее его многорукое чудовище развалилось на составные части. Агрессивные только что крестьяне теперь на собственной шкуре познали, что такое агрессивность. Летающие по просеке наездники разгоняли их лошадьми и беспощадно лупцевали плетками, секли так, что из кожухов аж летели клочья. Кто сумел, убегал в лес, но ускользнуть совсем не удалось никому.

Спустя минуту все понемногу улеглось. Наездники успокаивали храпящих лошадей, кружили по «полю брани», высматривая, кому бы приложить еще. Это была достаточно живописная компания, общество, с которым следовало считаться и нельзя шутить, что было видно с первого взгляда как по одежде и сбруе, так и по физиономиям, отнести которые к разряду бандитских было нетрудно даже не очень опытному физиономисту.

Рейневан встал. И оказался перед самым носом серой в яблоках кобылы, на которой, оберегаемая двумя конниками, сидела полная и симпатично пухленькая женщина в мужском вамсе и берете на светло-палевых волосах. Из-под украшающего берет пучка перьев золотистой щурки смотрели жесткие, колкие и умные ореховые глаза.

Шарлей, который, похоже, отделался легкими ушибами, остановился рядом с ней, отбросил обломок осиновой жерди.

– Великий дух! Глазам своим не верю. И все-таки это не мираж, не иллюзия. Ее милость Дзержка Збылютова собственной персоной. Верно говорит пословица: гора с горой…

Серая в яблоках кобыла тряхнула мордой так, что зазвенели кольца мундштука, женщина похлопала ее по шее, молчала, изучая демерита колким взглядом ореховых глаз.

– А ты похудел, – сказала она наконец. – Да и волосы чуточку поседели, Шарлей. Ну, здравствуй. А теперь – убираемся отсюда.