Божьи воины
Шрифт:
– Ютта, – решился он, приподнимаясь на локте. – Я не могу видеть, как ты подвергаешься опасности. Слухи о том, что вы здесь проповедуете, кружат, многие знают, что творится в здешнем монастыре, я сам узнал об этом еще зимой, в конце прошлого года. Так что это никакая не тайна. Доносы уже могли дойти до адресатов. Над вами нависла страшная опасность. Майфреда да Пирована сгорела на костре в Милане. Спустя пятнадцать лет, в 1315 году, в Свиднице сожгли полсотни бегинок…
«А адамитка в Чехии? – подумал он вдруг, – А замученные и сожженные пикардки? Дело, которому я себя посвятил,
– Каждый день, – отогнал он эту мысль, – может быть днем твоей гибели, Ютта. Ты можешь погибнуть…
– Ты тоже можешь погибнуть, – прервала она. – Мог полечь на войне. Ты тоже рисковал.
– Да, но не во имя…
– Иллюзии, да? Давай скажи это громко. Иллюзии. Женские фантазии.
– Я вовсе не хотел.
– Хотел.
Они замолчали. За окном была августовская ночь. И сверчки.
– Ютта.
– Слушаю тебя, Рейнмар.
– Уедем. Я люблю тебя. Мы любим друг друга, а любовь… Отыщем Царствие Божье в себе. В нас самих.
– Я должна тебе поверить? Что ты откажешься…
– Поверь.
– Ты жертвуешь ради меня многим, – сказала она после долгой паузы. – Я это ценю. Я еще больше люблю за то. Но если мы откажемся от идеалов… Если ты откажешься от своих, а я от моих… Я не могу противиться мысли, что это было бы, как…
– Как что?
– Как endura. [293] Без надежды на consolamentum. [294]
– Ты говоришь как катарка.
293
страдание (лат.)
294
утешение (лат.)
– Монсегюр живет, – шепнула она, прижав губы к его уху. – Грааля до сих пор не нашли.
Она прикоснулась к нему, прикоснулась и пронзила нежной, но электризующей лаской. Когда она поднялась на колени, ее глаза пылали во тьме. Когда склонялась к нему, она была медленно мягкой, как волна, поглаживающая песок пляжа. Ее дыхание было горячим, горячее ее губ. Самсон был прав, успел подумать Рейневан, прежде чем блаженство отняло у него способность мыслить. Самсон был прав. Это место – моя Огигия. А она – моя Калипсо.
– Монсегюр живет. – Прошло несколько мгновений, прежде чем он услышал ее громкий шепот. – И выживет. Не поддастся и никогда не будет завоеван.
Август 1428 года был жарким, прямо-таки непереносимая жара стояла до середины месяца, до дня Успения Девы Марии, который в народе называли праздником Матери Божьей Злаковой. Сентябрь тоже выдался очень теплым. Серьезно погода начала портиться лишь после Матвея. Двадцать третьего сентября пошел дождь.
А двадцать четвертого возвратились старые знакомые.
Первый сигнал о возвращении старых знакомых принесли – при помощи безотказного монастырского садовника – слухи, вначале туманные и неопределенные, со временем все
295
Аз есмь епископ Конрад (лат.)
Спустя несколько недель случилось нечто более важное. Неназванные исполнители – слухи довели их количество до двадцати человек – напали и убили стилетами на вроцлавском рынке господина Руперта фон Зейдлица, заместителя шефа контрразведки Свидницы, известного жестокими преследованиями людей, подозреваемых в прогуситских симпатиях. От удара ножом скончался в Гродкове писарь из ратуши, похвалявшийся тем, что выдал больше сотни людей. В Собутке болт из арбалета настиг – на амвоне – приходского из Святой Анны, особенно взъевшегося на слишком свободомыслящих прихожан.
В пятницу после Матвея, двадцать четвертого сентября – еще прежде чем до монастыря дошел слух о старосте, заколотом стилетами в совсем близлежащем Пшеворне, – в Белой Церкви появились Бисклаврет и Жехорс. Разумеется, за калитку их не впустили, и они ожидали Рейневана в монастырской грангии. Около колодца. Жехорс смывал в корыте кровь с рукавов кабата. Обдирала Бисклаврет бесцеремонно мыл липкую от крови наваху.
– Конец лентяйству, дорогой брат Рейнмар, – Жехорс отжал выстиранный рукав, – работа ждет.
– Такая? – Рейневан указал на кровавую пену, стекающую с корыта.
Бисклаврет фыркнул.
– Я тоже тебя люблю, – съехидничал он. – Тоже соскучился и рад видеть в добром здравии. Хоть вроде бы малость исхудавшего. Это тебя пост так допек? Монастырская еда? Или интенсивные занятия любовными играми?
– Убери, черт подери, свой нож.
– А что? Не нравится? Действует на тонкие чувства? Вижу, изменил тебя этот монастырь. Полгода назад, в Желязне под Клодзком, ты на моих глазах голыми руками удушил человека. Из личной мести, ради частного реванша. А на нас, борющихся за дело, смеешь посматривать свысока? По-господски морщить нос?
– Спрячь нож, я сказал. Зачем приехали?
– Догадайся. – Жехорс скрестил руки на груди. – А догадавшись, собирайся. Мы же говорим, есть работа. Фогельзанг контратакует, а ты все еще Фогельзанг, никто тебя из Фогельзанга не отчислил и от обязанностей не освободил. Прокоп и Неплах отдали приказы. Касающиеся также и тебя. Знаешь, чем грозит неисполнение?
– Я вас тоже люблю, – у Рейневана не дрогнул ни один мускул, – и меня прямо-таки понос разбирает при виде вас. Но сбавьте немного тон, парни. Что касается приказов, то вы всего лишь посланцы, ничего больше. Приказывать-то – мое дело. А ну давайте говорите, что имеете передать, да побыстрее и поточнее. Это приказ. Знаете, что грозит за неисполнение?