Божиею милостию Мы, Николай Вторый...
Шрифт:
Там, где на лугах стояла ещё не выжженная южным солнцем трава, были разостланы самой природой яркие пёстрые ковры – это цвели миллионы диких тюльпанов, преимущественно жёлтого и алого цветов.
В селениях, через которые буквально пролетала колонна, жители были, видимо, предупреждены заранее об Августейшем проезде. Небольшие группы свободных от сельскохозяйственных работ людей в праздничных нарядах стояли на улицах посёлков и приветствовали Государя.
Белые малороссийские мазанки были покрыты соломой, но по мере приближения к Перекопску на них всё чаще можно было видеть добротный крепкий камыш. Горько-солёные озёра манили искупаться своей голубизной. Кое-где их
В заштатных городишках Юшуни и Армянске на улицах Кегресу пришлось заметно снизить скорость. Здесь вышли встречать царя сотни местных жителей. В уездном Перекопске вдоль главного проспекта были выстроены воспитанники учебных заведений. За их спинами толпились купцы, мещане, работный люд. Около казённого здания, очевидно уездных присутственных мест, собрались чиновники и их жёны.
Кегрес остановил авто перед строем лучших людей городка. Его Величество, ещё на въезде в город снявший кожаный плащ и шлем с очками, легко выпрыгнул из мотора и был встречен неизвестно откуда появившимся уездным предводителем дворянства, супруга которого поднесла Императору хлеб-соль.
За Перекопском начались почти нетронутые человеком знаменитые целинные ковыльные степи.
Из-за летнего безводья – ничтожные, пересыхающие летом речки не давали воды как раз в те месяцы, когда она более всего необходима, – здесь было невозможно ведение регулярного хлебопашества и скотоводства. Лишь в северной части губернии, там, где лежала экономия Фальц-Фейнов, протекала наибольшая из этих рек – Конка…
Восемь десятков вёрст, остававшихся до Аскании-Новы, Кегрес преодолел менее чем за час. В половине пятого путешественникам предстала необычайная картина: среди океана ковыльной степи открылся оазис в виде обширного парка.
Императорский мотор миновал скромную арку из зелени, проследовал мимо обширных клумб к фасаду одноэтажного, увитого цветущими лианами дома Фальц-Фейнов. Здесь навстречу царю и его маленькой свите вышли два брата и сестра с дочерью.
Уютное и со вкусом оформленное помещение для Государя было приготовлено в левом флигеле дома. К удивлению Николая Александровича, здесь были даже водопровод и канализация.
Скоро подали в столовой очень вкусный обед, приготовленный, как оказалось, кухаркой Фальц-Фейнов. Затем, не теряя времени, гостей повели осматривать достопримечательности экономии. Сразу за домом, со стороны огромной веранды, находилось небольшое озеро с сотнями фламинго и белыми лебедями.
– Как это всё интересно! – не уставал повторять Николай Александрович, обходя роскошный парк с магнолиями, олеандрами и рододендронами, где начинали цвести акации, каштаны и скромная лещина… Ботанический сад незаметно переходил в зоологический парк, где перед глазами Императора проходили отары овец обыкновенных и каракулевых, красавицы зебры из Трансвааля, зубры из Беловежской пущи, американские бизоны, цейлонские буйволы, африканские зебу, антилопы…
Александр Эдуардович рассказывал, как его старший брат использует все эти породы для опытов, скрещивая их с домашним скотом, и какие новые свойства у животных в результате этого появляются…
Государь почти не отрывал от глаз бинокля и лишь изредка задавал наводящие вопросы.
Потом прошли на искусственные болота с дупелями, дикими гусями, бекасами и другой болотной дичью. На лодках осмотрели искусственные пруды, полные громадных зеркальных карпов и прочей рыбою.
Назад к дому, на ужин, шли другой дорогою. Она вела мимо фазанника, в котором поражала необыкновенная
За ужином Николай Александрович, как и за обедом, буквально обворожил хозяев и создал своими вопросами и нескрываемым восхищением к рукотворным чудесам Фальц-Фейнов приятную для всех атмосферу праздника.
Перед сном пунктуальный Государь, как всегда, подвёл итоги дня в дневнике:
«Голова ходила кругом от стольких впечатлений и поразительного разнообразия животных!..»
Наутро, после раннего завтрака, Император сел с хозяином имения в автомобиль и отправился в степь осматривать стада породистых и одомашненных животных. Потом он ещё раз полюбовался птицами на пруду. Хозяин устроил для него также выводку лучших производителей своего конного завода. Как офицер-кавалерист, Государь понимал толк в лошадях. Всё виденное привело его в крайний восторг. И когда в десять часов утра колонна из трёх моторов Императорского гаража тронулась в обратный путь, он только и говорил со своими спутниками о впечатлениях, полученных им в дивном уголке Херсонщины.
Выходя из мотора у Ливадийского дворца, Николай Александрович поблагодарил Воейкова за хорошую организацию поездки, а затем сказал:
– Владимир Николаевич! Пригласите на завтрак к нам всё семейство Фальц-Фейнов и заготовьте, пожалуйста, к этому времени грамоты о возведении братьев в потомственное дворянство! Я хочу таким образом подчеркнуть заслуги семьи Фальц-Фейнов перед Россией!..
31
Солнечный зайчик проскочил через щёлочку в тяжёлых шторах и уселся на лице пожилой женщины, раскинувшейся во сне на кровати средневекового вида с балдахином. Видимо, сон был не крепок. Женщина сначала открыла глаза, но тут же зажмурилась и перевернулась так, чтобы солнечный луч перестал её слепить. Затем она потянулась и сбросила с себя лёгкое покрывало, ставшее лишним в тёплой спальне.
Комната казалась ещё теплее, поскольку господствующим цветом в нём был тёмно-красный. Мягкая мебель и шторы были из тёмно-красного бархата, стены покрыты атласным штофом того же цвета с набивным золотым узором. Почти вся опочивальня была заставлена корзинами цветов и вазами с яркими букетами. Хозяйке спальни несколько дней тому назад исполнилось шестьдесят лет, и казалось, все цветы Северной Пальмиры в этот день были присланы в её дворец, может быть, ещё и потому, что для своих лет она очень хорошо сохранилась и с удовольствием принимала не только чисто платонические ухаживания.
На её лице играл естественный румянец, глаза ещё не перекосила старость, хотя на веках появились морщины, а поздно ночью, когда она уставала от забот и многотрудной светской жизни, под глазами набухали небольшие мешки. Кожа была довольно свежа, и истинный возраст выдавала только шея, морщины на которой она прятала от всех и от самой себя, даже во сне, широким, во много рядов, жемчужным ожерельем.
Лёгкая ночная рубашка отнюдь не скрывала крепкого и гладкого тела, которое вполне могло принадлежать и сорокалетней, если бы не довольно дряблая и морщинистая кожа рук чуть выше запястий. Бюст и талия оставались безупречными не без воздействия массажисток, хотя несколько обрюзглый живот не поддавался ни им, ни сокольской гимнастике, которой волевая дама, как она сама считала – третья по положению в империи и первая по всем своим качествам, – ежедневно уделяла немало времени.