Божья коровка
Шрифт:
– Привет, подруга! – поздоровалась небрежно.
– Ты где была? – спросила Клава. – Домой не приходила. Я волновалась.
– Ночевала у Бориса, – ответила ей Анна. – Ты была права: хрен у него что надо и работает, как паровоз. Столько раз кончала… – она зевнула, потянувшись.
– Ты!.. – лицо у Клавы налилось багровым. – Как ты смела! Это мой мужчина!
– А на нем такого не написано, – улыбнулась Анна. – Ладно, я домой. Посплю немного, ночью глаз сомкнуть не дал.
Повернувшись, она направилась к двери, не слыша, что шипит ей вслед подруга.
– На пару слов, – сказала и пошла к служебному выходу. Он молча двинулся за ней.
– Мне Анька наплела, что ночевала у тебя, – продолжила, когда они оказались во дворе. – Соврала, или это правда?
– Не врет, – ответил он. – Ночевала.
– Да как ты мог!.. – Клава задохнулась. – Сказал ведь, что в меня влюбленный.
– А ты зачем ей хвасталась? – он только хмыкнул. – Про восемь палок? Она мне заявила, что расскажет всем, если откажу.
– Вот сучка! – не сдержалась Клава. – Ты тоже виноват: не нужно было забирать свой ключ при ней.
– Ключ ничего не значит, – покачал он головой. – Я мог дать его и просто так. Ну, скажем, душ принять иль постираться. Но ты похвасталась подруге, и Аня зацепилась. Ей тоже захотелось. Сказала, что давно с мужчиной не была. Эх, Клава, Клава! Такое разболтать…
– И что теперь? – спросила продавщица. Ей стало стыдно.
– Не знаю, – Борис пожал плечами. – Поговори об этом с Анной. Вы все ж подруги. Разберитесь. Ко мне не приходите до конца недели. Мне нужно к экзаменам готовиться.
Он повернулся и ушел. Клава проводила его взглядом. Внезапно вспомнились его горячее тело и ласковые руки.
«Не отдам! – решила продавщица. – Он мой. А Аньке рожу расцарапаю!» Она вернулась за прилавок. Из холодильника грузчики притащили нарубленное вчера мясо, и Клава отвлеклась от мыслей о Борисе. В обед они вернулись, а после вновь исчезли. Закончив смену, Клава побрела к трамвайной остановке. Ей было горько. Этот вечер с ночью она планировала провести иначе, и вот теперь поедет в общежитие, где ждет неприятный разговор с подругой…
С тяжелым настроением Клава подошла к бараку, служившим общежитием для продавцов, по деревянной лестнице поднялась на второй этаж. Вздохнув, открыла дверь в их комнату и замерла, войдя.
Подруга сидела за столом, уставленном тарелками. Нарезанное сало, колбаса, соленые огурчики с капустой. В центре на подставке возвышалась накрытая полотенцем кастрюля.
– Привет! – Аня улыбнулась ей. – Проголодалась? Мой руки и садись, картошка еще теплая.
Мгновение Клава колебалась. Затем, решившись, ополоснула руки под рукомойником и прошла к столу. Села.
– Выпьем? – Аня извлекла из тумбочки чекушку водки.
– В честь чего? – насторожилась Клава.
– За мир, за дружбу, за улыбки милых, за сердечность встреч [56] , – пропела Аня. – Или ты против?
– Наливай! – махнула рукой Клава.
Спустя полчаса сытые и слегка осоловевшие подруги
– Садись! – предложила Валентина грузчику, указав на свободный стул. Борис подчинился.
56
Слова Евгения Долматовского из песни «Если бы парни всей земли».
– Вот что, Боря, – начала директор, несколько смущаясь. – До меня дошли тут слухи… Очень странные, признаться. Дескать, Корбут и Сенькова у тебя ночуют регулярно. Это правда иль поклеп?
– Правда, Валентина Алексеевна, – подтвердил Борис.
– Как ты это объяснишь?
– Они взяли шефство надо мной.
– Шефство? – изумилась Валентина. – Как такое понимать?
– Да все просто, – он пожал плечами. – Я, как всем известно, сирота, некому за мною присмотреть. Вот они и пожалели. Убирают у меня, готовят и стирают.
– Гм! – сказала Валентина. – А ночуют-то зачем?
– В общежитии у них нет душа, мыться нужно в бане. Чтобы постираться, греют воду на плите. У меня ж в квартире ванная, и они ей пользуются – моются, стирают. Если после смены, то ночуют, чтоб не ехать поздно в общежитие. Говорят, что затемно им страшно – хулиганы пристают. А в моей полуторке есть спальня с койкой, мама там когда-то ночевала, – он вздохнул. – Сам я на диване сплю.
– Хитрожопые какие! – возмутилась Валентина. – Шефство они взяли! Жить хотят с удобствами, дурачка себе нашли.
– Мне не жалко, – сообщил Борис. – Да и как-то веселее. Есть хоть с кем поговорить. Одному в квартире плохо.
– Ладно, – чуть смутившись, сказала Валентина. – А не то подумала… Был бы ты с одной, ни за что бы не поверила в такое шефство. Посчитала бы: любовницу завел. Но с двоими сразу невозможно: женщина такое не потерпит.
В васильковых глазах грузчика мелькнули огоньки, только Валентина их не разглядела.
– В этом случае в комсомол ты бы не вступил: я б не дала рекомендацию. Да еще б и комитету сообщила. Морально не устойчивым распутникам в ВЛКСМ не место. А твою любовницу прогнала бы из гастронома – мне такие не нужны. Связь с несовершеннолетним… – сморщилась она.
– Через три недели восемнадцать стукнет, – сообщил Борис.
– Все равно, – ответила директор. – Им-то сколько? Клавке скоро тридцать. Ладно, Боря, шефствуют – пускай. Мне не нравится, но раз ты не возражаешь… Что с экзаменами?
– Большинство предметов сдал, и сейчас готовлюсь к выпускным. Вам спасибо, что похлопотали. Вы мне словно старшая сестра. Столько сделали для сироты!
– Ничего особенного, – польщенно улыбнулась Валентина. – А кому мне помогать? В гастрономе все тобой довольны, в комитете комсомола торга очень хвалят. Стенгазету им нарисовал на загляденье. Ладно, Боря, я узнала то, что нужно. Скоро мясо привезут, был звонок из комбината. Это сверх положенной поставки. Михаил в подсобке?