Божья Матерь в кровавых снегах
Шрифт:
Как-то вечером, глядя на икону, Анна вздрогнула, замерла на мгновение, а потом посветлела лицом. На другой день она переоделась, городскую одежду сложила в сундук и принялась помогать матери по хозяйству. Спустя какое-то время она родила сына. Мальчика в роду прозвали Городским Человеком. Он рано научился ловить рыбу, охотиться на зверей и птиц, пасти оленей, отражать набеги разбойных самоедов. А когда состарился, его стали называть Городским Стариком. Он народил семерых сыновей и четверых дочерей и прожил до глубокой старости.
Сказывают, от княгини-воеводши приходило письмо. Будто бы она написала, что князь-воевода
Прабабушка Анна многажды перечитывала письмо и потом прятала в сундук среди божественных книг. Она тоже прожила долгую жизнь. Видно, и вправду ее хранили молитвы княгини и Божья Матерь. Будто бы она занемогла на сто первом или сто втором году жизни. Сказывают, она взяла в руки икону и спросила:
— Как с тобою быть, Божья Матерь?
И долго и терпеливо ждала, что Та скажет. Потом, видно, получив ответ, позвала самую младшую внучку и передала ей икону со словами:
— Пусть она тебя хранит, Мария! — Потом, помолчав, добавила: — Когда придет мгновение твоего ухода, передай Ее самой младшей дочери или самой младшей внучке!
Так она досталась нашей бабушке Марии. Она тоже прожила не короткую жизнь. Потом перешла к моей маме Дарье, в род Тэвлиных. Они тоже жители Тромагана, Божьей Реки. Но мама перебралась на другую реку. Вышла замуж за моего отца Савву, он из рода Покачевых, что в нижнем течении Агана. Это был ее первый дом. Но папа наш ушел из жизни. По-том она вышла замуж за человека из рода Сардаковых в верхнем течении реки. Сейчас у нее голова побелела, как перо халея. По ее словам, она тоже прожила долгую жизнь. И, надеюсь, проживет еще немало лет и зим…» Матерь Детей помолчала.
«…Но потом, с приходом красных, что-то случилось то ли с иконой, то ли с нашей жизнью, — печально заговорила она после паузы. — Все пошло вперекос, будто течение жизни повернулось в другую сторону. Вскоре после замужества заболела и умерла моя средняя сестра. Потом младшая вышла замуж, родила мальчика и тоже умерла, оставив сироту. И мама, вместо самой младшей в первом доме, передала икону мне, старшей дочери. Вера, сказала мне мама, пусть Божия Матерь оберегает тебя, присматривает за тобой, за твоим домом. Жизнь у меня, как и у сестер, получилась не очень складная. Моего первого мужа Степана „русские увезли“, как у нас говорят, и сгинул он сразу после революции бесследно. Шаманом он был, вот люди и попросили его узнать судьбу новой власти. Он пошаманил и сказал: „Слышу, вижу, идет Огонь, который спалит красных!..“
Вот за эти слова и поплатился он своими земными днями. За то, что пророчил красной власти недолгий век. От него у меня двое старших детей осталось — да теперь они уже самостоятельные, почти взрослые. Всего-то от первого дома было трое детей. Один, Константином окрестили, во младенчестве умер».
Замолчала, закончила свой рассказ хозяйка дома. И, вздохнув тяжело, взглянула на древнюю икону. Может быть, в эту минуту, вспоминая своих преждевременно ушедших сестер, она про себя молилась Божьей Матери, чтобы Та была более благосклонна к ее дому и семейству…
ГЛАВА VIII
Слушая
— Вас ведь, как я понял, Верой Саввичной зовут?
Она непроизвольным движением платка прикрыла лоб, глянула в его сторону через головку младенца и негромко ответила:
— Да, верно, по-русски будет так.
— Что, есть второе имя?
— Да, еще Матерью Детей зовут. — Помолчала, потом добавила: — Так зовет мой муж, Отец Детей.
Белый задал новый вопрос:
— А имена-то у вас русские?
— Так ведь нас крестили русские попы.
— А-а, да.
— Помню, каждое лето приезжал поп…
— Это до прихода красных? — уточнил он.
— Да, в царское время. Поп крестил младенцев, что за зиму пришли на эту землю. А потом взрослые вставали перед иконой, крестились и говорили непонятные слова на русском языке. Мне слышалось так: «Осподи, по-мило-о-ой!» Уже потом, когда стала старше, узнала, что означают эти слова. А тогда мы, малые дети, побаивались батюшки-попа. Он был с бородой, весь в длинных волосах, в черных одеждах. Мы прятались за постелями, уложенными вдоль нар в доме. И все же любопытство брало вверх — высовывались из своих укрытий, подсматривали, что же делает поп. А наиболее озорные ребятишки еще и подсмеивались, если смешинка попадала в рот. Вот так навещал нас батюшка каждое лето…
Белый молча слушал.
В дом вошел Отец Детей. Вместе с ним с улицы нахлынула свежесть весеннего утра с запахом распускающихся почек и тающего снега.
Сели завтракать.
Белый сказал, обращаясь к хозяину:
— Поправлюсь и уйду.
Хозяин отхлебнул чай из блюдца и издал неопределенный звук:
— Хм-м…
Белый помолчал, потом добавил:
— Незваный гость — я все понимаю…
Хозяин чуть улыбнулся уголками губ и, упреждая невеселые мысли-рассуждения гостя, успокоил его:
— Про это дело не беспокойся — не мы тебя кормим-поим…
— А кто же?
Хозяин кивнул в сторону неба:
— Наш Верховный Отец.
— Каким образом?
Хозяин удивился наивному непониманию простейших истин, но виду не показал, а терпеливо начал растолковывать:
— Он пошлет в мои сети-невода лишнюю рыбку, на мои стрелы-пули — лишнюю птицу и лишнего зверя, в мое стадо — лишнего оленя. Для гостя, а ты у нас гость. Он прибавит мне немного удачи во всех делах. Он высоко сидит — далеко видит…
Женщина дополнила слова мужа:
— Все видит, все знает.
— Хороший Отец, — улыбнулся гость.
— Хороший-хороший, — согласился хозяин.
— Да, все может, — подтвердила женщина.
— Ему спасибо! — поблагодарил гость.
Хозяева молча переглянулись. И гость по их выражению понял, что он поступил совершенно правильно, выразив благодарность не им, а Отцу в небесах.
Все удовлетворенно замолчали — и гость, и хозяева. Все они, очевидно, думали об одном и том же — о том, кто наделяет удачей, кто оберегает дом, кто плетет-нашептывает долгую и счастливую жизнь… Потом гость, видя, что хозяева ни о чем его не расспрашивают (у них это не принято), сам рассказал о своих дорогах-путях, слегка кивнув в сторону, куда направлялся: — Иду на север.