Божья воля
Шрифт:
В последнее время Василий Матвеевич почти нигде не бывал, проводя целые дни у своей невесты. Только очень изредка он навещал своих приятелей, Вельяминова и Сенявина, да и то предпочитал, чтоб они посещали его как можно чаще, не считаясь с ним визитами. Приятели сначала дулись на Барятинского, изменившего своим прежним привычкам и обычаям, но затем примирились с неизбежностью и чуть не каждое утро заявлялись к нему, чтобы поболтать о различных пустяках. Это вошло в такую привычку, что Барятинский страшно изумился, когда в один прекрасный день Вельяминов явился один.
— А где же Сенявин? — удивился Барятинский.
— Шут его знает! — отозвался
— А ты к нему не заходил?
— Нет. Да он, может, проспал… Придёт ещё.
Но Сенявин не пришёл. Не пришёл он и на другой день. Наконец на третий день Вельяминов явился к Барятинскому сильно встревоженный.
— А знаешь, Сенявин-то ведь пропал!.. — закричал он ещё с порога.
— Как пропал?!
— Да так. Зашёл я к нему нонче, а Васильич — его денщик — говорит, что он уж третью ночь дома не ночевал…
— Да куда же он делся?!
— А это неведомо…
Исчезновение Сенявина не только изумило, но и положительно испугало обоих приятелей. До сих пор не случалось ещё ни разу, чтоб он так внезапно пропадал из дома. Он не был ни большим кутилой, ни большим любителем любовных похождений, и если и отлучался из дома, так только на охоту, да и то в сопровождении обоих своих друзей, без которых, как он сам говорил, и в охоте не будет удачи. Поэтому его таинственное отсутствие, совершенно ничем не объяснимое, навело Барятинского и Вельяминова на очень тревожные мысли. Случаи внезапных исчезновений происходили нередко в то время. Стоило только нажить сильного врага, и человек, осчастливленный такой враждой, исчезал бесследно, если в том встречалась необходимость. Но, насколько знали его друзья, у Сенявина не было никаких врагов, так как от был человеком незлобивым, ни с кем никогда не ссорился и располагал к себе даже самых чёрствых людей своим открытым характером и весёлой беспечностью нрава. Оставалось ещё предположить только одно, — что Сенявин попал в руки тёмного люда, дерзко разбойничавшего в Москве ночной порой. Хотя и это было подвержено большому сомнению, так как вольный люд редко нападал на офицеров, да и Сенявин отличался замечательной физической силой и не дался бы легко в обиду.
— Нужно будет его отыскать! — после небольшого раздумья сказал Барятинский. — Чай, не иголка, совсем запропасть не может.
— Да где же мы его искать-то будем? — спросил Вельяминов.
— А вот подождём денька два; коли не объявится сам, так и почнём по Москве шарить.
— А в Сыскной приказ заявлять не хочешь?
— Заявить-то можно, да толк-то какой в том будет? Аль ты не знаешь, как у нас в сыскном розыске делают? Коли деньги у тебя пропали, — ещё, может, отыщут, потому половину из них себе возьмут. Ну, а человека искать не станут. Нет, Мишук, мы уж лучше с тобой сами распорядимся.
И приятели покончили на этом разговор о пропавшем друге, решив переждать два дня, а затем приняться за его розыски.
Вельяминов посидел ещё немного и затем отправился в казармы, а Василий Матвеевич поехал к своей невесте.
Всё время, пока он сидел с нею, он почти не думал об исчезновении Сенявина, но стоило только ему проститься с молодой девушкой и отправиться домой, как тревожившие его утром мысли появились снова.
«И куда он мог только деваться? — думал Барятинский, медленно подёргивая вожжами и даже не замечая того, что лошадь, бежавшая лёгкой рысцой, постепенно перешла на шаг, — вот уж не чаял я такой напасти. Нешто и впрямь он только на охоту куда отправился?
Подъехал он к дому, когда уже совсем стемнело. Ночь была тёмная, хотя и светила луна, но небо было закутано облаками, которые только изредка прорывались на том месте, где горел её бледный серп, и казалось, что не облака скользят мимо луны, а она сама несётся по небу, прорезывая своим острым серпом волнистую ткань туч.
Барятинский остановил свою лошадь у самых ворот, вылез из одноколки и нетерпеливо постучал кулаком в калитку. Его, очевидно, ждали, потому что за калиткой: тотчас же зашмыгали шаги, а через мгновение загремел засов, но калитка не успела распахнуться, как перед Василием Матвеевичем выросла чья-то сгорбленная фигурка, вынырнувшая из мрака, надвинувшегося со всех сторон и заполнившего собой всё воздушное пространство. Это было так неожиданно, что Барятинский изумлённо отшатнулся и невольно схватился рукой за эфес своей сабли.
Невзрачная фигурка между тем подвинулась ещё ближе и, отвесив почтительный поклон, заговорила:
— Не обессудьте, ваше сиятельство, что в разговор с вами вступаю. Дело до вас есть, и большой важности дело.
— Что такое? Сказывай!
— Чай, ведомо вам, что господин поручик Сенявин изволил из дома отлучиться…
Василий Матвеевич, услышав фамилию Сенявина, положительно обрадовался этому таинственному вестнику, даже испугавшему его своим неожиданным появлением, и быстро спросил:
— Ты от Александра Ивановича? Где он? Куда он провалился?
— Так точно-с, от их милости, — подтвердил старичок. — Случилась с господином поручиком большая неприятность: изволили они в «вертушку» попасть, проигрались, и теперь их без того не отпускают, покелича свой долг не отдадут.
Смутное подозрение шевельнулось в душе Барятинского. Он знал, что Сенявин иногда любит перекинуться в картишки, но в то же время знал его за человека, неспособного увлечься игрой и тем более в «вертушке», как назывались прежде мелкие игорные притоны, кой-где ютившиеся по окраинам Москвы. Но в то же самое время тон старичка был очень искренен, и Барятинский подумал про себя:
«Может, и вправду Сашуха попал в обделку. Затянули малого какие-нибудь благоприятели да и бросили. У нашего брата такая повадка есть».
И он снова спросил старичка:
— А много должен-то он?
— Да порядочно. Червонных двадцать, а то и поболе. Очинно вас господин Сенявин просили из беды вызволить…
Барятинский подумал с минуту, затем крикнул конюху, в это время уже отворившему ворота и вводившему лошадь во двор, чтоб он не распрягал лошадь, и снова обратился к старичку:
— А далеко эта вертушка-то?
— Неблизко-с. Почитай за Сущёвым, близ Напрудного.
Василий Матвеевич не стал больше расспрашивать. Он опять уселся в таратайку и крикнул конюху:
— Скажи, Иван, дядюшке, чтоб он не дожидался меня ужинать… А пусть ко мне в опочивальню кусок холодной дичины поставят. Как вернусь, чтобы пожевать что было. Ну, старина, — сказал он, обращаясь к старичку, — влезай-ка сюда, да и поедем.
Старичок не заставил повторять предложение и торопливо влез в таратайку. Барятинский хлестнул лошадь вожжами, она подхватила крупною рысью и понесла таратайку в непроглядную тьму ночи…