БП. Между прошлым и будущим. Книга 2

Половец Александр Борисович

— Знаете, я как-то об этом специально не думал — пока не столкнулся с подобным вопросом в одном интервью со мной. В городе Перми молодой человек, вполне доброжелательный, позвал меня на телевидение: «Я хотел бы взять у вас интервью. Мы прекрасно понимаем, как вы намучались, приехав сюда из Шанхая. Да и вообще, — я представляю, как вы теперь жалеете об этом…» Когда он произнес эти слова, я сказал ему: «Знаете что, давайте откажемся от интервью!» Он удивился: «Вы что, на меня обиделись?» Я говорю: «Нисколько не обиделся, но для меня перестройка — это значит не бояться, а говорить правду.

Вот я и говорю: я себя не чувствовал здесь угнетенным,

а вы собираетесь из меня сразу сделать человека, который жалуется на жизнь и жалеет — зачем, мол, он сюда приехал. На самом деле — не было этого и нет. Если бы не ваша преамбула, а вы меня просто спрашивали, мы могли бы прийти к какому-то решению. Вот и найдите себе другого человека, другой объект». А он: «Ой, нет! Я не хотел вас обидеть! Давайте, я просто буду задавать вопросы». И начал задавать примерно те же вопросы, на какие я сегодня отвечал: «Как вы оказались в Маньчжурии, как оркестр возник…»

— Так все-таки, — не отставал Зубов, — что же будет с музыкантами? — Ему, как никому другому, был небезразличен прогноз по этому поводу — сколько коллег, сколько его друзей остаются и по сей день зависимы от того, как сложится жизнь в России.

— На одном фестивале, — не отвечая, как мне поначалу показалось, напрямую, заговорил снова Лундстрем, — я познакомился с военным дирижером, который окончил Московскую консерваторию. У него в Свердловске был оркестр просто замечательный. Да и сам он такой темпераментный музыкант! И после фестиваля его перевели в Москву — в чем, признаюсь теперь, и я сыграл немаловажную роль. Сейчас он главный дирижер целой группы музыкальных коллективов. Кроме того, у него свой оркестр — и так как я давал всем своим возможность подработать, то пол-оркестра у него играло наших музыкантов.

Дальше — больше: кто-то от него ушел, и когда в оркестре оказалось процентов 60 наших, мой директор пришел к нему и говорит: возьмите уж всех их! А там оклады в два раза больше, чем просто в государственном оркестре, и он ответил: «Да, конечно, музыканты у вас хорошие». И оформил весь оркестр у себя. Ну, встал вопрос обо мне. Я говорю: мне-то самому неудобно. Но он это не оставил — и выбил для меня ставку музыкального консультанта. На это они пошли. Так что в тех концертах я не сам участвую, а консультирую. И вот получается: здесь — 400 рублей, там — 800. Всего, в среднем, на доллары — где-то около 200.

— Тоже не очень-то… — не удержался я.

— Конечно, ерунда, — согласился Лундстрем, — но, во всяком случае, уже что-то.

— Вы хотите сказать, на эти деньги можно прожить как-то? — мне, действительно, нелегко было представить себе — что подобная сумма может означать там, в сегодняшней России, где я не был многие годы.

Когда-то, вспомнил я, в мой единственный после эмиграции приезд в Москву, мы с Бегишевым, нашим московским корреспондентом, с кем связывает меня дружба, сроку которой вот уже четвертый десяток, умудрились накормить, правда, в закрытом ресторане пресс-центра МИДа человек 10 на 36 долларов, в пересчете с рублей. Причем, на столе было всё — в невероятном ассортименте и обилии, в том числе и горячительное. С той поры, рассказывали мне москвичи или побывавшие там наши нынешние земляки, в приличном ресторане 36 долларов покрывают разве что стоимость закуски на одного едока со скромным аппетитом.

— У нас сейчас много концертов сборных, — ответил Лундстрем. — Большим успехом пользуется, например, аранжировка Гольштейна «Я шагаю по Москве»…

Таким образом, стало понятно: концерты эти приносят дополнительные

гонорары, и, отчасти благодаря им, при всех трудных временах коллектив джаза сохраняется.

— Можно последний вопрос? — обратился я к гостю, заметив, что Тамара показывает на часы — и уже не первый раз. — Простите, может быть, это прозвучит несколько бестактно, но откуда у вас такая экзотическая для русского слуха фамилия?

— У меня прадед — швед, был он по профессии технолог, — как мне показалось, не без удовольствия начал отвечать Лундстрем. — Он пересек когда-то границу Финляндии с двумя маленькими детьми, чтобы подзаработать в России. Из Швеции — в Финляндию. А Финляндия тогда была нашей. Дед устанавливал впервые паровое отопление в России. У нас же печки тогда были… Кстати, в Казани в больнице стоит отопление, которое он поставил еще в середине прошлого века. Потом дети его подросли, шведских школ не было, и он их отдал в русскую гимназию. Один из них, мой дед, после гимназии поступил в Лесной институт в Петербурге. Окончив институт, он получил назначение на государственную службу — заведующим лесничеством Казанской губернии.

— Выходит, Казань дважды оказалась в вашей судьбе. Может, совсем не случайно выбор ваш по возвращении пал на этот город… — заметил я.

Лундстрем кивнул, как бы соглашаясь с моей репликой.

— Потом деда перевели — он стал заведующим лесничеством Алтайского края, причем там были еще леса Его Императорского Величества. А вот что я узнал недавно. Я всегда гордился тем, что имею пролетарское происхождение. Оказалось же, что в 1902 году высочайшим (т. е. царя) повелением деда сделали действительным статским советником — это было с ним уже в Чите — дали ему генеральский чин с присвоением дворянства. Вот я теперь и говорю: испортили мне биографию, — улыбнулся рассказчик. — В Чите издали сборник, куда вошла история моего деда, и там записаны такие детали — они обнаружили их в архивах, — о которых я не только не знал, но и не мог подозревать… И книги моего деда, и многие его вещи там выставлены в музее.

Когда мы приехали в Читу, я недоумевал: почему в день моего рождения у них вдруг оказался фестиваль? А меня пригласили, оказывается, чтобы присвоить мне звание Почетного гражданина Читы и вручить соответствующий орден. Их всего три таких — так у меня третий номер. А в новом районе города планируют улицу Лундстремов.

Или вот еще вспоминается. Мы играли как-то на национальном празднике в шведском посольстве в Москве, и приехал их новый посол. Он и по-русски немного говорил. Так он был просто ошеломлен. Вот почти дословно его слова: «Я вам честно скажу, вы совершенно новую страницу открыли для меня. Ну что такое консульство? Мы опекаем тех, кто приезжает сюда — шведы живут в России. Работают, потом уезжают… Но я впервые, хоть я и историк, сегодня обнаружил: оказывается, целый ряд шведов имигрировал в Россию, ассимилировался здесь — и вот теперь в Чите будет улица Лундстремов!»

— Вы дворянин во втором поколении, и музыкант в первом поколении. В оркестре с вами играет Игорь Лундстрем — ваш брат. А ваши дети — кто они по профессии? — почти не сомневаясь в ответе и уже готовясь прощаться, задал я последний вопрос.

— У меня, к сожалению, детей не было… Но зато у моего брата — сын и дочь. У дочери четверо детей, у сына — трое, а четвертый в ноябре ожидается.

— И, конечно же, есть среди них музыканты…

— Только один, сын брата. Он скрипач. В камерном оркестре Большого театра. И из его детей один играет…