БП. Между прошлым и будущим. Книга 2
Шрифт:
— «Нам, — отвечаем, — все равно. Мы хотим учиться!» Председатель комиссии говорит: «Давайте я созвонюсь по телефону и завтра вам дам ответ». Назавтра мы пришли, и он сообщает: «В Свердловске перепроизводство музыкантов, там старая консерватория, а в Казани — молодая, и большая нехватка музыкантов». Мы говорим: «Давайте Казань!». И вот это нас спасло, о чем, правда, я узнал позже. Например, узнал я также не так давно, как Цфасмана «разыграли» в 47-м, когда мы только приехали в СССР. Тогда такая волна была антижанровая.
Хотя, я всегда говорю, что мир не без добрых людей. Художественным руководителем Казанской консерватории был композитор Александр Ключарев. Русский человек, родившийся в
Я пошел скрипачом туда работать, а больше половины наших ребят поступили на учебу в консерваторию. И началась новая жизнь…
— А вы и на скрипке играете? — спросила Лундстрема Тамара, для которой, похоже, эта часть биографии подопечного не была известна.
— Да. Музыкальное училище я окончил по классу скрипки — и вот теперь, в Казани, проработал 6 лет в оперно-симфоническом оркестре.
— Вы упомянули Цфасмана, — напомнил я Лундстрему. — А что с ним был за розыгрыш?
— То, что я сейчас рассказываю, я позже узнал. При Всесоюзном радио был оркестр Цфасмана. И он был единственным музыкантом, которому разрешили играть джаз. Главным образом, когда иностранцы приезжали — в отеле «Метрополь», например. Или в «Национале» — там всегда останавливались иностранные делегации. И он туда приводил свой оркестр. Делалось все это, чтобы показать: у нас джаз есть, вот, мол, пожалуйста! Словом, Ключарев, когда увидел, что мы приехали в Казань во всем снаряжении, в униформе, с инструментами, которых здесь многие вообще не видели, захотел помочь нам. А тут — постановление, что джаз советскому народу не нужен.
Интересная деталь: выяснилось вскоре, что нас казанские музыканты жалеют больше, чем мы сами себя. Мы-то понимали — тут вступают в силу рыночные отношения, к которым мы привыкли там, в Шанхае: наш товар не нужен, значит будем перестраиваться, пойдем учиться, работать в симфонический оркестр — а там, глядишь, найдем себе применение. И нашли.
— Когда нас снова собрали, человек семь уже преподавали в консерватории. Контрабасист вел класс контрабаса. Мой брат читал историю музыки. Словом, почти все музыканты, которые окончили консерваторию, были устроены. И вдруг, это уже когда Сталин умер, при Хрущеве, собирается совещание «по вопросам дальнейшего развития легкой музыки». Тогда уже стало возможным сказать вслух: джаз запрещают, а молодежь хочет танцевать фокстрот… Получается, что комсомол начинает вступать в конфликт с ЦК партии. Можно ли, мол, такое?
Мы узнали позже, что нашим главным защитником был тогдашний секретарь ЦК комсомола Михайлов, потом он стал министром культуры. И вот Ключарев ко мне подошел и говорит: «Олег Леонидович, вы татарскую музыку слышали когда-нибудь?» — «Да, — говорю, — мне она страшно нравится, потому что напоминает китайскую». — «А вы бы не хотели сделать несколько аранжировок?» — «С удовольствием!»
— отвечаю. Он мне дал несколько татарских песен, и я начал делать аранжировки. Были у нас и какие-то советские песни. Начали мы ездить с концертами по Татарии. Принимали нас везде на ура.
Вот сейчас у меня все корреспонденты спрашивают: Олег Леонидович, ну, наверное, к вам цеплялись, ведь джаз же был везде запрещен! А я им говорю: да нет,
Мы же исполняли татарские песни, песни советских композиторов. И выясняется, что мы были тогда единственным оркестром (не считая Цфасмана), и еще армянский — Орбеляна, которые во времена Сталина играли джаз. Они, главным образом, на армянской музыке, а мы — на татарской.
— А Утесов? — удивился я, не услышав имени этого замечательного артиста и музыканта.
— Да, конечно! Он всегда говорил: у меня эстрадный оркестр, но девичья его фамилия Джаз, — улыбнулся Лундстрем.
— У него была особая популярность, связанная в большой степени с кино, с именами Орловой, Александрова… — говоря это, я надеялся вызвать Лундстрема на какие-то подробности, которые иначе сегодня не вспомнились бы. И не ошибся.
— Мало кто знает, но его «Веселые ребята», инструментальные пьесы, которые там звучат, были сделаны на уровне джаза того времени. За границей были оркестры Тэда Льюиса, например: он такой же был шутник, как Утесов — только Утесов на скрипке играл в начале своей карьеры, а этот — на кларнете. Когда предстоял творческий отчет Утесова — как оказалось, последний перед смертью, — мне сказали, что он не состоится, потому что у него микроинфаркт. Хотя сначала думали, что он простудился.
Звонит мне наш музыкант Минх: «Жаль, — говорит, — на отчете самого Утесова не будет, он заболел. Я на концерт не пойду». Но всё же и он приехал. И вдруг в первом отделении Утесов появляется. Душа артиста не выдержала. Занавес приоткрыл, выглядывает. Он и сам думал, что простуда — с температурой приехал. И когда он приехал, концерт был сорван. Точнее, второе его отделение: после Утесова уже никого не хотели слушать. Народ требовал — Утесова! Он вышел и говорит: перед вами человек, которому без тринадцати сто. Я уже отошел от работы, с оркестром не езжу, потому что тяжело в этом возрасте. Конечно, у каждого на старости лет появляется хобби, и я начал писать стишки. Я понимаю, что если в зале есть поэты, — они скажут: вот, дилетант…
И он так незаметно перешел к чтению стихов и такую сатиру выдал на Минкульт! Я даже не заметил, когда он от прозы к стихам перешел. Ну, конечно, гром оваций. И потом из зала: Спойте! Спойте! Он говорит: у меня уже состав другой, уже песни, которые я когда-то пел, не поют… Потом в зал: Коля Минх! Ой, простите — Николай Григорьевич, можно тебя на минуточку! Вы знаете, говорит, он пришел ко мне в 29-м году 18-летним юношей, я взял его пианистом (он на 15–20 лет моложе Утесова, но Утесов выглядел моложе). Знаешь, Коля, давай сыграем «Служили два друга в нашем полку». Тот вышел — и они исполнили. Что творилось в зале! Люди, аплодируя, встали — и долго не отпускали их со сцены…
Потом Утесов спел еще. А я сижу и думаю: вот что значит мастерство! После концерта я подошел к нему: «Леонид Осипович, я такое удовольствие получил! Я всегда всем говорю: не было бы вас, не было бы и нас». — «Да, — говорит, — спасибо». — и ушел домой.
Я рассказал об этом вечере жене, а она: ох-ах, надо было и мне пойти. На другое утро звонок, жена берет трубку — и зовет: Олег! Тебя Утесов! А он никогда в жизни мне не звонил. Я взял трубку. «Олег Леонидович, вы простите старика. Я вчера всю ночь не мог заснуть. Вот вы сказали такую фразу: „Не было бы вас, не было бы и нас!“ Это вы, действительно, так думаете, или вы мне просто льстите?» — «Леонид Осипович, вы же меня не спрашивали. Если бы я так не думал, я бы не стал говорить.