БП
Шрифт:
Дольский, поначалу настроенный на аналогичную песню, вцепился руками в столешницу и впился в меня горящими глазами. Ну да, это – как вместо марша Мендельсона услышать похоронный… Бойко неотрывно смотрит на меня…
Вот уж год– Что?!!.. Панихиду?!!.. – Анатоль вскакивает с места, стул отлетает к стене, кулаки сжаты аж до посинения.
– Анатолий Иванович!!! Возьми себя в руки! – Капитан чуть ли не силой усаживает Дольского на поднятый стул. – Дослушай до конца, потом поговорим!
… Им не Бог и не Царь, им не боль и не совесть! Все им тюрьмы долой, да пожар до небес! И судьба нам читать эту страшную повесть В воспаленных глазах матерей, да невест. И глядят нам вослед они долго в безмолвном укоре, Как покинутый дом на дорогу из тьмы. Отступать дальше некуда, сзади Японское море. Здесь кончается наша Россия и мы. В красном Питере кружится, бесится белая вьюга, Белый иней на стенах московских церквей! В сером небе ни радости нет, ни испуга, Только скорбь Божьей Матери по России моей…Что это?! О ком эта песня?! – Дольский, будто задыхаясь, рвет воротник кителя так, что пуговица чудом остается на месте, затем снова вскакивает со стула. – Вашу мать!!!.. Японское море!.. Про кого ты пел, Денис?!
Валерий Антонович наливает полный стакан, силой впихивает ему в руку.
– Выпей! – Фраза звучит как приказ. Капитан дожидается, пока водка не исчезнет в поручике, закуривает, предлагает нам сделать то же самое. – Сейчас разговаривать будем!
– Господа, объяснитесь! Что все это значит?
– А это значит, поручик Дольский, что сейчас будет серьезный разговор. Так что приведи мысли и чувства в порядок и выслушай подпоручика Гурова. Он тебе расскажет невероятную историю.
Ну, что ж, начинаем по новой. Я, блин, скоро свою исповедь на бумаге напишу и издам крупным тиражом, чтобы язык не мозолить.
– Я – Журов Денис Анатольевич, 1977-го года рождения. Старший лейтенант Военно-Космических Сил Российской Федерации…
По ходу моего рассказа Анатоль быстро протрезвел но и немного успокоился, только дрожащая в руке папироса выдавала его взвинченное состояние. Когда я закончил свою, очень краткую, историю, он затянулся аж до гильзы, смял окурок в пепельнице, очень внимательно посмотрел сначала на Бойко, потом – на меня.
– Судя по серьезному выражению лица Валерия Антоновича – это не розыгрыш… Значит – правда. Я, признаться, задумывался иногда над Вашим, Денис Анатольевич, поведением. Но относил все странности за счет особенностей характера и контузии. М-да-с… Картину Вы описали ужасную… Неужели Россия-матушка до такого докатиться может? Не могу поверить. Точнее, верю, но принять не могу… И что теперь
Анатоль потянулся за очередной папиросой, Валерий Антонович подошел к двери, открыв ее, осмотрел коридор. Затем вернулся на свое место.
– Анатоль, ты вправе задавать любые вопросы. Но сначала подумай, хочешь ли ты услышать ответы на них прямо сейчас. И еще, я слышу эту историю не впервые, но до конца поверил только сейчас. Можно выдумать легенду, подтасовать факты, но придумать песни – это невозможно для одного человека.
– Да, черт возьми, у меня очень много вопросов к Денису… Анатольевичу!.. Вы назвали эту песню белоэмигрантской… Белое движение – это, по-Вашему, стремление Российского офицерского корпуса восстановить статус-кво в стране… Если Вы – посланник… Посланец…
– Попаданец, блин!
– Да… попаданец из будущего, то должны знать и какие-то песни этих… как их… большевиков! Можете исполнить?
– Да пожалуйста! – срочно вспоминаем «Собачье сердце», и куплеты Шарикова:
Эх, яблочко Да с голубикою, Подходи, буржуй, Глазик выколю! Глазик выколю, Другой останется, Чтоб видал, г…но, Кому кланяться!… Нравится? Ага, аж желваки по скулам гуляют… А есть и другое…
Белая армия, черный барон Снова готовят нам царский трон! Но от тайги до британских морей Красная армия всех сильней…… А есть еще их гимн, называется – «Интернационал»:
Вставай, проклятьем заклеймённый, Весь мир голодных и рабов! Кипит наш разум возмущённый И в смертный бой вести готов. Никто не даст нам избавленья: Ни бог, ни царь и ни герой. Добьёмся мы освобожденья Своею собственной рукой…– Гимн рабов!..
– Если так рассуждать, Анатолий Иванович, то перед Вами – правнук тех рабов. И что, чем я отличаюсь от других? Может, Вы укажите мне, как рабу и быдлу, мое место?..
Дольский замирает с открытым ртом. Вот так! Клин клином вышибают. А то что-то он слишком эмоционален. Пусть охолонет.
– Анатоль, прекрати истерить! То, что ты – потомственный дворянин и кадровый офицер, не дает тебе права так себя вести! – Валерий Антонович вновь усаживает поручика на место и наливает еще один стакан «успокоительного». Потом поворачивается ко мне. – Денис Анатольевич, Вы к нам не присоединитесь?..
Следующий день был богат на события. Три из них были приятными. Во-первых, как и обещал, съездил в 53-й Сибирский полк к Семену и его артели. Приказ из штаба армии и отеческое наставление полкового священника отца Федора, которому до этого передал письмо от благочинного отца Александра, сделали свое дело. Пятеро сибиряков теперь у меня – снайперское отделение. Правда, ствол с оптикой только один, но это – пока. Зато есть еще «глухой» штуцер Жирардини, который уже привели в боевое состояние и даже пристреляли.