Брачное ложе
Шрифт:
– Я помню, что он был о тебе хорошего мнения и с увлечением рассказывал о твоих успехах.
– Как родной отец.
– Да, как отец, – согласилась она.
– Леди Бертрада, его жена, тоже… вплотную занялась мной.
– Они оба были довольны тобой. Я помню, – сказала Изабель. Она хорошо это помнила, потому что частенько попадала в немилость Бертрады из-за невыполненных обязанностей. Но Изабель не хотела шить, она хотела везде и всюду следовать за Ричардом.
– Она была достойной леди, ты согласна? Щедра, добра, изящна. И так красива. – Его голос звучал все тише. Он опустил глаза на свои сжатые в кулаки кисти рук. – Я делал
– И чтобы Хенли тоже был доволен.
– Да, – подтвердил он, – и Хенли.
– И ты добился своего. – Слезы на ее щеках высохли, оставив после себя мерцающие в лунном свете следы. – В Молтоне ты добился прекрасных результатов. И заслужил свои шпоры.
– Я заслужил свои шпоры, – эхом повторил он. – Но я не достиг своей цели, точнее, я не сделал знаменитым свое имя, как задумал в самом начале, когда мальчишкой приехал в Молтон.
Изабель была в недоумении. В словах Ричарда не было смысла. У нее даже не было слов возразить ему. Она не знала, какой вопрос задать. Но Ричард опередил ее:
– Разве ты не заметила, ты, которая постоянно следовала за мной, всегда и везде была рядом, как часто ко мне приходила Бертрада? Она понимала мои стремления. Она понимала мои чувства, она читала мои мысли, которые я не мог облачить в словесную форму. С ней я чувствовал, что… – Он замолчал. – Чувствовал себя… – Оцененным по достоинству? Понятым? Он не мог подобрать слов для определения того, что он чувствовал, – ни тогда, ни сейчас.
Но как это ни назови, результатом был грех.
– Я совершил смертный грех. И именно поэтому я присоединился к ордену Святого Бенедикта, – произнес он наконец резко и холодно.
Смертный грех? Изабель обдумывала эти слова, приходя к выводу, что Ричард, конечно же, преувеличивал. Гордость. Зависть. Лень. Чревоугодие. Жадность. Гнев. Похоть.
Нет, он не очернил свою душу смертным грехом… хотя, возможно, его большим грехом является гордыня.
Его слова эхом отражались в ее мозгу. Он чувствовал… что-то… когда находился рядом с Бертрадой. Необъяснимая тревога вдруг закралась в ее сердце. Она никогда не слышала, чтобы Ричард говорил о том, что «чувствовал». Он говорил о долге, о цели, но никогда не тратил слов на описание чувств. Он никогда не говорил, что он чувствует к ней, хотя она его жена. Женщина, которая была обещана другому и которую он поцеловал со всей страстью.
Она была обещана другому. Его собственному брату.
Тревожное ощущение усиливалось, наваливаясь на нее всей своей тяжестью.
Как изменились воспоминания об их поцелуе, когда она взглянула на них под другим углом.
Сколько должно быть чести в человеке, показывающем свою страсть женщине, которая никогда не будет принадлежать ему?
Слова родились у нее в мозгу одновременно, в нужном порядке.
Похоть.
Бертрада.
Бенедиктинец.
При этих мыслях Изабель содрогнулась от ужаса, тряся головой, стараясь отогнать от себя страшную правду. Этого не может быть. Так быть не должно. И все же Ричард своей странной манерой хотел выразить именно это. Он жаждал близости Бертрады, жены его лорда, самой неприкосновенной женщины, вокруг которой вращалась вся жизнь Молтона. Она была им как мать, она была женой лорда, которому Ричард поклялся в верности. Это походило на кровосмешение. Разве Ричард приехал в Молтон не в десять лет? Несомненно, он совершил прелюбодеяние с единственной женщиной, которой никто
– Поэтому ты так резко покинул Молтон? – выдавила она из себя, решив, что он скажет это вслух, открыто признается в содеянном.
– Да, – только и сказал он.
И она поняла, что это правда. Ричард бежал в монастырь, чтобы всю жизнь искупать свой грех молитвами и работой. Причиной тому не был их поцелуй. А она была настолько наивна, настолько глупа, что посчитала их единственный целомудренный поцелуй таким важным и значительным. Она просто дура. В них жила любовь, страсть, которую они не могли удовлетворить? Нет, с Бертрадой его не удерживали никакие рамки. У них просто не было рамок. Бертраде он не мог сопротивляться.
Она поняла это, сидя в темноте на брачном ложе. Она льстила себе, полагая, что Ричард оставил свои шпоры из-за противоречивых чувств к ней. Ее гордыня – великий грех, и теперь она несет за него расплату.
Но это было не самое худшее из сделанных этой ночью признаний.
В комнате было темно, и Ричард казался страшной черной тенью, обитавшей в покоях ее отца. Луна давно скрылась, и все же Изабель видела все так же ясно, как при дневном свете. Ричард не мог скрыться от этой правды, куда бы он ни прятался, так же как теперь и она.
– Но уединенная жизнь в монастыре среди братьев не помогла, правда, Ричард? – спросила она твердым неумолимым голосом. – Ты все еще любишь ее.
Глава 17
Всю оставшуюся ночь он провел, молясь в часовне. Он чувствовал себя так, словно никогда не оставлял монастырь. За исключением того, что вместо суккуба он теперь боролся со своей женой – и сделал ее своей. Он все еще слышал, как она плачет, хотя рассвет уже озарил небо своим легким светом. Подходило время заутрени, но впервые за этот год он не хотел молиться дальше.
Теперь он женатый человек по законам церкви и Бога.
И он провел ночь на холодном полу, хотя в его распоряжении была мягкая кровать и горячая жена.
Она бросила ему в лицо, что он все еще любит Бертраду. Но, в конце концов, он признал, что она не понимает человека, с которым обвенчалась. Она называла любовь причиной того, что было между ним и Бертрадой. Изабель такая наивная, раз думает, что внебрачная связь порождается только любовью. Он не любил Бертраду. Даже будучи еще наивным юношей, он знал, что не любит ее. Хочет ее? Да. И он действовал в соответствии со своими желаниями, так же как шел у них на поводу с Изабель, дав волю своей страсти, которую разжег их интимный поцелуй. Его грех был еще ужаснее. Он каждый день боролся со своей похотью, заранее зная, что проиграет. Он терпел поражение каждый день. Каждый час.
Изабель была в ярости. Его признание уничтожило ее гордость, разорвав на части и бросив лежать на окровавленной кровати рядом с ее навсегда потерянной девственностью. Это сделал он, своими словами, своими руками. Одна ночь молитв не может искупить его грех, не может загладить его вину перед своей женой. Она хотела думать, что это из-за их поцелуя он ушел в монастырь. Такие мысли делали честь в собственных глазах юной девушке, безответно влюбленной в недосягаемого мужчину. Но теперь она знает, что не от нее он бежал, и это знание будет будоражить ее гордость.