Брачные игры чародеев
Шрифт:
Поднявшись на ноги, я увидел, что Вольфраму пришлось несладко. Словно пьяная каракатица, он ползал по площадке и шебаршил щупальцами во все стороны, подобно очкарику, потерявшему свои окуляры. Старик был не в состоянии продолжать бой. Десяти раундов не понадобилось.
— Браул, ну что же ты стоишь? — крикнула Гермиона.
— А что делать? — спросил я.
— Как это — что? Сам думай…
Я подумал, и меня осенило. Продолжать драку мне не хотелось, а она, подозреваю, продолжилась бы, позволь я Вольфраму отдохнуть как следует. Поэтому я поступил по-другому. Подошел к потрескавшемуся алтарю и снял с
— Вы идете в верном направлении, граф… Чары Вольфрама почти потеряли свою силу… и если вы дадите мне возможность…
Жаворонок был прав. Магия, с таким чаянием создаваемая стариканом, начала рассеиваться. Тучи потеряли свой страшный черный цвет, молнии перестали сверкать, а гром и вовсе предпочел больше не подавать голоса. Световой столб, упирающийся в небо, погас.
— На вашем месте я бы немедленно излечил эту недостойную личность, — сказал я, обращаясь к Жаворонку. — Чем быстрее это произойдет, тем лучше. Я съем свою сливу и отправлюсь домой отсыпаться…
— Именно таковы были мои намерения, — заявил Жаворонок, но продолжить ему не дал вопль Гермионы:
— Браул! Берегись!
Она была права. Именно это мне и следовало сделать — беречься, — но я, как всегда, поступил как последний идиот. Повернулся к Вольфраму спиной.
Обернувшись, я увидел, что старикан сумел подползти достаточно близко, чтобы угостить меня по лбу обломком каменной стены. Сил на магию у Вольфрама уже, видимо, не осталось, поэтому он посчитал, что такое средство более эффективно. И был, безусловно, прав.
Получив такой сокрушающий сюрприз, я повалился навзничь, сопровождаемый роем веселых искорок. Клетка с Жаворонком выскочила из моей руки, упала и помялась еще ровно настолько, чтобы высвободить пичугу. Об этом я догадался (ибо видеть в тот момент почти ничего не мог) по тому, как Жаворонок взмыл в недавно грозовые небеса с веселым щебетом.
— Негодяй и мерзавец! — завизжала Гермиона к северу от моей головы. — Сейчас ты узнаешь…
Молния с шипением и треском пролетела по воздуху и вонзилась в Вольфрама. Он перекувырнулся через голову или то, что ему ее заменяло, и хотел ретироваться, выпустив чернильное облако.
Как я понял, ему не дали. Гермиона бросилась за ним в погоню и в корне пресекла вражеское наступление, оглашая окрестности гиканьем и улюлюканьем. Совсем как голодный крэндель, преследующий добычу. Когда из ее горла вырывались эти звуки, Вольфрам отвечал страдальческим рычанием, словно его бичевали плеткой-семихвосткой.
Заставив себя сесть, я потрогал голову. Шишка выросла приличная. Учитывая мои общие размеры, величиной она была с арбуз. Интересно, как я появлюсь с таким украшением на лбу в приличном обществе? Вот тоже проблема.
Гермиона тем временем пыталась окончательно подавить Вольфрамово сопротивление. Размахивая волшебной палочкой, девица вошла в раж и закидывала старикана блокирующими заклинаниями, которые он отбивал довольно успешно, однако со все меньшей энергией. Что ж, я был прав. Если Гермионе попадет шлея под хвост, ее не удержит никто и ничто.
Я посмотрел, где Жаворонок. Он был на месте — порхал над полем недавней битвы и щебетал в свое удовольствие. Наслаждался свободой, вероятно. Я мог за него только порадоваться, но задался вполне резонным вопросом: что же дальше? После удара
41
Из-за всех этих треволнений я совершенно забыл об остальных участниках нашей героической экспедиции. Они откололись от костяка по соображениям трусости и все время, пока я боролся с мировым злом, прятались в каком-то углу. Трусы всегда так делают, по себе знаю. И вот, когда самое страшное позади, они являются, чтобы вместе со всеми вкусить сочные и сладкие плоды победы.
Хотя нет, я дал неверную оценку моим соратникам. Несправедливую. Может, они и отсиживались в подполье, как кролики в норе, но в конце концов решились выйти и встретить опасность с открытым забралом. Совесть или что-то там еще подсказала им, что отлынивать от подвигов нехорошо, и они сообща поскребли по сусекам, чтобы набрать побольше мужества. С этим мужеством наперевес они — Тристан, Леопольд и Сляден — ворвались через парадный вход и заорали, как чокнутые. Правильно, когда врываешься в логово злодея, лучше всего сразу огорошить его чем-нибудь этаким, получить, так сказать, психологическое преимущество, после чего приниматься за избиение младенцев. Несомненно, тактика была выбрана правильно, но не ко времени. Эпическая битва закончилась. Лишь Гермиона, еще не утолив свою свирепость, продолжала измываться над старыми костями.
— Привет, — сказал я.
Тристан, Леопольд и Сляден пришли не с пустыми руками. Мальчишка держал заряженную рогатку, Леопольд — бронзовый канделябр, а Сляден не нашел орудия более грозного, чем метла. Застыв в боевых позициях, наше подкрепление недоуменно крутило головами.
— Это что же? Все? — спросил юный волшебник, разочарованно опуская рогатку.
— Вообще-то нет, — ответил я, заметив, что зверские морщины на лицах Леопольда и Слядена разгладились. — Все закончится, когда Гермиона прекратит готовить.
— Готовить? — спросил друг моего детства, посмотрев в сторону избиения младенцев. — А что она готовит?
Я пожал чудовищными плечами:
— Полагаю, отбивную из твоего дедушки. Не волнуйся, Леопольд, тебе тоже достанется кусочек.
Леопольд с благоговением наблюдал за тем, как Гермиона гоняет пытающегося уйти от ее перунов Вольфрама. Злодей существенно уменьшился в размерах и стал не таким страшным. Скорее он походил на растрепанный пук соломы.
— Круто! — сказал Тристан. — Вот это круто, граф. Вы… вы… прямо не знаю!.. Если бы я тогда не так сильно устал с дороги, я бы…
— Молодой человек, — прервал его Сляден, — имейте смелость признаться, что вы просто струсили!
— Я? — возопил Профитроль-младший. — Я?
— Вы, вы! — Сляден с гордым видом положил метлу на плечо, как гвардеец — свою алебарду.
— А сами-то! — полыхнул мальчишка.
— А я и не отрицаю! — вздернул нос Неистовый Странник.
— Да если бы не я, вы бы… вы бы все… до сих пор сидели в шкафу!
— Вы сидели в шкафу? — спросил я.
Не вовремя прибывшее подкрепление залилось краской. Первым нашел в себе смелость переменить тему Леопольд: