Брачные союзы Дома Романовых
Шрифт:
«Невольно я воскликнула: Боже мой! Отчего отец не может всего этого видеть? Тут Юлия, которая так тебя любит, громко заплакала. Константин взял ее за обе руки, прижал их к сердцу и сказал с полным выражением той прямоты, на которую мы так крепко можем положиться: „Клянусь вам перед Богом, что вы увидите батюшку; обещаю вам, что повезу вас в Германию; не знаю когда, это зависит от Ее Величества; но что я обещаю, того крепко держусь – вы увидите батюшку, и я его увижу“. Потом, обратясь ко мне, он поцеловал мою руку и сказал: „Вы ее увидите, обещаю вам“».
«Мы сидели вместе целый вечер и были так счастливы, но в груди у меня была боль, так что я едва могла говорить. Молодой человек сидел возле своей скромной невесты или возле меня, на ручке дивана и, целуя мою руку, повторял: „Как я вас люблю“. Разумеется, это относилось к Юлии».
«Сегодня большое празднество. Я видела, столько уж проехало великолепных экипажей. Я сижу
После обеда герцогиня пишет: «Сейчас только вышли от меня оба брата, вел. князья. Что они за милые молодые люди! Как счастлив Александр счастьем брата, с каким сердечным сочувствием он встречает его – это просто трогательно! Безгранична и доверенность младшего брата к старшему, и по летам и по мысли. Нечасто можно встретить такую сердечную нежность, какова между этими братьями. Александр уверяет меня, что брат его совсем влюблен: они сидели вчера до поздней ночи в беседе, и Александр давал брату много добрых советов; Юлия будет очень счастлива в этом семействе».
Тут же описывается свидание с Екатериною: «Императрица послала за нами, и мы застали ее в конце парадного туалета – она надевала последний орден. Она приняла нас с необыкновенною любезностью, целовала Юлию по крайней мере раз двадцать и сказала мне: „Могу вам сказать, что она нравится публике столько же, сколько и Константину“. Когда туалет окончился, императрица пошла к обедне, и мы пошли за нею». Затем описываются торжественный выход императрицы и поздравления. На 7 ноября назначен был отъезд герцогини из Петербурга. «Я могу спокойно оставить здесь Юлию, – пишет она. – Здесь об ней заботятся, как лучше желать нельзя». Действительно, все семейство герцогини осыпано было милостями и подарками. Перед маскарадом, 5 ноября, императрица прислала герцогине целую корзину с бриллиантовыми вещами: ей самой бриллиантовое ожерелье, серьги, цветок на голову, два жемчужных браслета и кольцо с огромным бриллиантом; двум старшим дочерям – каждой: ожерелье, серьги, кольца и цветок на голову; невесте – бриллиантовый головной убор и великолепные браслеты. Придворной их даме, г-же Вагенгейм – тоже кольцо и серьги. Принцессе-герцогине прислан был вексель для получения в Лейпциге 80 000 рублей для нее самой и для каждой из двух дочерей по 50 000 рублей. Г-жа Вагенгейм получила 3000 рублей, и всем служителям были розданы дорогие подарки. Оба сына герцогини – старший Эрнест (наследный герцог Кобургский), младший Леопольд (впоследствии король Бельгийский) – были записаны капитанами в Петербургский гренадерский полк вел. Князя Константина Павловича. Последнее, 9-е письмо от 7 ноября все наполнено описанием последних дней пребывания герцогини в Петербурге. 30 октября был спектакль в Эрмитаже; 31-го ужин у вел. кн. Александра Павловича; 1 ноября – целый день гости провели с императрицею в Таврическом дворце. В следующие дни вел. князь Константин Павлович показывал им Смольный монастырь, Кадетский корпус и Академию художеств. 5 ноября был во дворце великолепный маскарад, в котором собраны были представители разных местностей и племен России в местных и национальных костюмах. 6-го числа, после вечернего собрания в Эрмитаже, герцогиня простилась с великими князьями и на следующее утро выехала, с обеими старшими дочерьми, в обратный путь.
Любопытство заметить, что в описании всех сцен, следовавших за помолвкою, ни разу не упоминается о родителе жениха, великом князе Павле Петровиче. Только на обратном пути из Петербурга, 8 числа, герцогиня заезжала к нему в Гатчину. «Мы были очень любезно приняты, – пишет она, – но здесь я очутилась в атмосфере совсем не похожей на петербургскую. Вместо непринужденности, царствующей при императорском дворе, здесь все связано, формально и безмолвно. Великий князь умен и может быть приятен, когда захочет, но у него много непонятных странностей, и между прочим та, что около него все устроено на прусский лад и еще по старинным образцам прусским: как только въезжаешь в его владения, так появляются трехцветные (черные, красные и белые) шлагбаумы, с часовыми, которые на прусский манер окликают проезжающих. Всего ж хуже то, что эти солдаты – русские, обращенные в прусаков, и одеты по старинной форме Фридриха Вильгельма первого». В Гатчине гости провели ночь, по приглашению великого князя, и наутро отправились далее. На дороге настиг их майор Курута, курьер из Петербурга: с ним великий князь Павел Петрович прислал бриллиантовые знаки св. Екатерины, которых, видно, не успели приготовить к их отъезду, и письма от обрученной невесты, которая уведомляла между прочим, что ее начал уже учить русскому языку майор Муравьев, офицер, служивший под начальством великого князя Константина Павловича.
2 февраля 1796 года состоялось обручение, а 15 февраля и бракосочетание второго внука Екатерины II великого князя Константина Павловича с принцессой Кобургской Юлией, названной после
На этот раз выбор императрицей супруги великому князю Константину Павловичу оказался неудачным. Константин не чувствовал никакой склонности к женитьбе и уступил желанию августейшей бабки. Их брачный союз не имел того результата, которого ждала Екатерина II, ибо он был бесплоден.
25 июня 1796 года у Павла, наследника престола, родился третий сын – Николай. Для Екатерины II эта семейная радость оказалась последней.
Императрица, так весело жившая, неохотно думала и говорила о своей старости и о предстоящей смерти и, между прочим, очень не любила поздравлений с днем рождения. «Я ненавижу этот день, каждый раз – лишний год, без которого я могла бы отлично обойтись… Ведь было бы прекрасно, если бы императрица всю жизнь оставалась в пятнадцатилетием возрасте?» – были ее слова в ответ на одно из поздравлений. Она, надеясь на свое долголетие, в беседе с А. В. Храповицким 27 января 1789 года сказала ему: «Я уверена, что, имея 60 лет, проживу еще двадцать с несколькими годами». Но годы брали свое, и к 1796 году Екатерина II очень ослабла, ходила с трудом, особенно когда поднималась по лестнице. В воскресенье 2 ноября 1796 года императрица в последний раз появилась на выходе, среди придворных. «Можно было бы сказать, – пишет графиня В. Н. Головина, – что она вышла, чтобы проститься со своими подданными. Все были поражены впечатлением, которое она произвела в тот день». Как было принято, по воскресеньям состоялся большой обед. Великие князья Александр II Константин тогда в последний раз увидели свою державную бабушку, так как она в последующие дни не выходила из внутренних апартаментов.
3 ноября у императрицы сделался очередной приступ. Поскольку это случалось уже и раньше, она не обратила на него особого внимания. На другой день вечером у Екатерины Алексеевны собрались ее самые доверенные лица. Государыня много смеялась, была достаточно веселой. Спала она спокойно и, проснувшись в шесть часов 5 ноября, чувствовала себя хорошо, выпила две чашки своего любимого крепко сваренного кофе. Утренние часы от шести до девяти она в последние годы традиционно использовала для литературной работы. И в этот день императрица во время завтрака начала писать. Около девяти часов явился с докладом статс-секретарь, и Екатерина II стала подписывать бумаги. Это были награды к 24 ноября, дню ее тезоименитства. Затем императрица вышла в соседнюю небольшую комнатку, откуда долго не выходила. Когда камердинеры [61] открыли дверь, то с испугом увидели государыню, распростертую на стуле. Прислуга перенесла ее в спальню.
61
Камердинер – слуга при господине (нем. – Kammerdiener – букв. Комнатный слуга).
Апоплексический удар лишил Екатерину II чувств. Ее лицо побагровело, на губах появилась пена, глаза то полуоткрывались, то закрывались, она сильно хрипела. Медики пустили кровь, пытаясь привести императрицу в чувство, но все усилия были напрасны. О случившемся сообщили только после полудня: сенаторы и министры были срочно вызваны во дворец. Вскоре о печальном событии знала вся столица. Современник писал: «На улицах тихо, в домах нет огней, свистел резкий ветер – все умножало грусть».
Вечером 5 ноября 1796 года в Гатчину, где постоянно проживал с женой великий князь и наследник-цесаревич Павел Петрович, прибыло одновременно несколько курьеров с известием, что его мать лежит на смертном одре. Вместе с Марией Федоровной он немедленно отправился в Петербург. Цесаревич прибыл в Зимний дворец, наполненный разными чинами, которые со страхом и любопытством ожидали кончины Екатерины. Как заметил очевидец, у всех в голове была одна мысль: что будет при Павле? Хотя императрица еще дышала, но к великому князю уже относились как к самодержцу России. В частности, старшие сыновья Александр II Константин встретили родителей в мундирах своих гатчинских батальонов.
Предсмертная агония императрицы длилась более тридцати часов. Процарствовав тридцать четыре года, четыре месяца и семь дней, на 68-м году жизни Екатерина II, вошедшая в нашу историю как Екатерина Великая, закончила свой земной путь.
Не мог тогда, летом 1762 года, в момент своего торжества, Алексей Орлов и представить, что сейчас, на склоне лет, ему предстоит испытать. Император Павел I приказал вырыть гроб своего отца и воздать его останкам те же почести, что и матери, императрице Екатерине II. На новый гроб Петра III его сын-император возложил корону, и затем останки покойного торжественно перевезли в Зимний дворец и поставили возле гроба Екатерины II. По приказу Павла I граф Алексей Орлов дежурил у гроба Петра III во время погребальной церемонии и нес за гробом императора корону до Петропавловской крепости.