Брачный сезон, или Эксперименты с женой
Шрифт:
– На антресолях.
Раванадас вышел из ванной и через полминуты вернулся с красным ящичком в руках. Тимирязьев бережно открыл ящичек, и моим глазам предстала маленькая изогнутая штуковина.
– Это мумуй, - прошептал Тимирязьев и коснулся штуковины губами.
Он закрыл глаза, оттянул пальцами пластинку, торчащую из мумуя, и раздул щеки. От кафельных стен отразился противный дребезжащий звук. Внезапно дверь ванной распахнулась, и нашим глазам предстала разъяренная мадемуазель Ы. Я почти понял бедного Леньку. Она была
– Брат Савана, - гневно обратилась восточная красавица к моему другу, - что это вы тут делаете?
– Ме-медитируем, - пробормотал мумуист, пряча за спину кусок колбасы.
– Час медитации наступит, когда скроется последняя звезда!
– строго заметила Саира и с треском захлопнула дверь.
– А у тебя-то что стряслось?
– спросил Тимирязьев после паузы, желая перевести разговор на другие рельсы.
– Мне надо скрыться на несколько дней, - ответил я и соврал: - Бабы одолели. Не разберешься.
Мне не хотелось посвящать Леньку в подробности моего бегства. Какой от этого толк? Ленька все равно не поймет. Его лысеющая головенка до отказа забита сейчас любовью. Вернее, скандхами, майями и мумуем.
– Ты что же, решил ко мне перебраться?
– Его лицо стало встревоженным.
– У тебя найдется для меня местечко?
Тимирязьев замер. Я даже подумал, что он решил нарушить запрет и заняться медитацией, хотя последняя звезда еще не скрылась. Но Ленька внезапно вышел из транса и проговорил:
– Разве что в ашрам тебя пристроить...
– Куда-куда?
– В общину нашу. Только тебе надо пройти очищение голодом и... холодом. А для этого потребуется примерно дней пять-шесть.
Еще не хватало! Я и сейчас-то с трудом выдерживаю Ленькины чудачества. А если меня будет окружать полсотни таких вот мумуистов со своими мумуями? Я же просто свихнусь! К тому же испытание голодом и холодом - одно из самых моих нелюбимых. Вслух же я сказал:
– Нет, Леня, извини. Так долго я ждать не могу. Мне надо срочно.
Тимирязьев вдруг засуетился, нервно поглядывая в раковину.
– Пора делать буйсук, - наконец выдавил он.
– Давай-давай, - я с пониманием отнесся к Ленькиному желанию. Чувствуется, что плохое дело буйсуком не назовут.
– Да нет, ты не так понял, - смутился он, увидев мою ухмылочку. Буйсук не подразумевает телесного контакта.
– Жаль, - разочарованно протянул я и с надеждой спросил: - А звонки по телефону твой буйсук подразумевает? Или для этого надо использовать мумуй?
Савана Равана дас виновато улыбнулся.
– Телефон я тебе сейчас принесу. Но только, старик, ночевать придется здесь.
Я с тоской заглянул в эмалированную посудину, которая должна была стать моей постелью на эту ночь. Ее дно было заботливо присыпано мелким речным песком.
Глава 32
Педагоги умирают последними
В ашраме наверняка еще хуже, подумал я, устраиваясь
К моему удивлению, Кэт совершенно спокойно отреагировала на мое абсурдное желание отдохнуть где-нибудь в середине зимы.
– Только, - добавил я, - это должно быть очень тихое место, понимаешь? Лес километров на двадцать вокруг. Устал от беготни... Отдохнуть хочу. И как можно дешевле.
– То есть бесплатно, - докончила мою мысль Катька.
– Это было бы совсем хорошо.
– Есть у меня такое местечко, - обрадовала она меня.
– Только на электричку придется основательно потратиться. Тебя устроит поездка за сто первый километр?
– А что там такое?
– перепугался я.
– Там у меня дедушка живет. Афанасий Никитич. Ты его сразу узнаешь, он ходит в таком коричневом беретике...
– Прямо какое-то "Хождение за три моря"... А это удобно?
– Кому как, - туманно ответила мадам Колосова.
– Если тебя не устраивают удобства на улице, поезжай в санаторий.
Катька сообщила мне, как добраться до бывшего колхоза "Путь к рассвету", где жил Афанасий Никитич. На прощание она сказала:
– Ну ты надолго-то не пропадай, чудила.
Я пообещал.
Завтракать я не стал, хотя Ленькина мама настойчиво упрашивала меня пройти в ее комнату и "съесть хотя бы яишенку". Сам Тимирязьев молча глодал какой-то обшарпанный стручок. До моего друга этим стручком уже, видимо, лакомились таинственные божества. Саира не показывалась. Из туалета опять доносились булькающие звуки.
Сегодня я должен был покинуть Москву и очутиться на "пути к рассвету". Так, кажется, называется колхоз Катькиного деда. Я мог бы уехать инкогнито, никого не предупреждая, но выработанная за годы привычка взяла верх. Ни одного дела мы не можем провернуть, не поставив в известность начальство. Я позвонил в школу и попросил оформить отпуск за свой счет.
– Все шутите, - начал "К в кубе", но трубку из его слабых рук вырвала заведующая учебной частью.
– Имейте в виду, Арсений Кириллович, - сказала Римма, - я отпущу вас только через мой труп. Вернее, через ваше увольнение. По собственному...
Я пораскинул мозгами на тему, что важней - жизнь или работа. В конце концов, мы работаем только для того, чтобы есть. А вот с жизнью дела обстоят несколько сложнее. И не мне решать, в чем смысл жизни и ее предназначение. Это, возможно, мне предстоит узнать у Афанасия Никитина. А если меня лишат жизни мухрыгинские друзья, то я так и останусь в неведении.