Брачный сезон, или Эксперименты с женой
Шрифт:
– Да Катька мне вовсе не любовница!
– взмолился я.
– Мы просто учились с ней вместе...
– В месте! Знаю уж я эти места. Пришлось вот опять отпрашиваться.
Теперь мне все стало ясно. У мадам Еписеевой очевидный детективный талант. Чтобы поставить точку в нашем разговоре, я наклонился и крепко поцеловал Машу. Мы стояли напротив Анютиного домика. Ну и черт с ней!
Глава 37
Человек человеку...
Поцелуй мадам Еписеевой был зеркальным отражением змеиного и расчетливого прикосновения Анютиных губ. Мария целовалась непоследовательно
Мы с Марией еще немного потоптались на дороге. Наконец она спросила:
– Мы когда-нибудь куда-нибудь дойдем?
– Мы почти пришли, - правдиво сказал я.
– Видишь стеклянную крышу? Там я и живу.
В этот момент из дома Анюты вынырнул Альфред Бега. Из овчинного полушубка торчала маленькая непокрытая голова с усиками.
– Бонжур, Арсений, - невесело проговорил он.
– Это еще что за чучело?
– тихо спросила Мария.
– Месье Бега, маэстро английских лужаек и газонов, - представил я француза.
– А это Мария.
– Я помялся, не зная, как охарактеризовать свою спутницу.
– Моя невеста...
– О! Кель бель!
– только и сказал француз.
Мадам Еписеева ничуть не удивилась своей новой должности. Она потянула меня за рукав к дому Афанасия Никитича. Я оглянулся и крикнул:
– Прощай, Альфред! Я, наверное, скоро уеду...
– Я присмотрю за твоей землей, - ответил месье Бега.
– Если хочешь, могу разбить огромный газон...
– Он вжал голову в плечи, посмотрел на спину Марии и пробормотал: - Такая фемина! Ку же пар эль? Но что мне до нее, перевел Альфред.
– Мне предстоит скорбный путь, виз долороза.
– Анюта?
– прохрипел я, влекомый мадам Еписеевой.
Бега кивнул и двинулся в противоположную сторону. Его тщедушная фигура вскоре скрылась из виду. А мы с Марией подошли к дому-теплице.
Афанасий Никитич сидел за столом и вязал очередную жилетку или берет. Я сказал ему, что уезжаю.
– С этой?
– недовольно буркнул старик.
– Что-то она больно быстро взяла тебя в оборот. Хлебнешь ты с ней горя. Брал бы лучше мою Катьку.
Ну как объяснить суть наших с Кэт отношений и не обидеть старика? Я решил сказать, что Мария моя сестра.
– Что-то не похожа.
– Афанасий Никитич недоверчиво посмотрел на Машу, которая разглаживала мой костюм.
За время, проведенное в деревне, костюм превратился в бесформенную тряпку.
– Двоюродная, - пояснил я.
– Ну что, сестра, - неожиданно прокряхтел старик и застучал спицами, увозишь, значит, Арсения моего? С кем же я теперь пули отливать буду?
– Увожу, дедушка, - ответила она.
– А для пуль вы другого дурака найдите. Мой проживет и без уголовщины.
Афанасий Никитич пожал плечами, не понимая, какая связь между уголовщиной и преферансом.
Мария взглянула на меня.
– Ну, Сеня, одевайся. Пора ехать.
Я печально оглядел скромное убранство дома Афанасия Никитича. Верстак, карта Московской области, буфет. Все-таки здесь
Чуть дольше мой взгляд задержался на Катькиной детской фотографии в рамочке. Снимок висел на самом видном месте. Фотограф словно предугадал излюбленную позу взрослой Кэт. Симпатичная девчушка с бантиками прижимала к уху трубку игрушечного телефона. Лицо ее было серьезным, словно на том конце бутафорского провода кто-то жаловался на свою судьбу. Возможно, на том конце был толстый мальчиш с недовольным лицом. Помнится, у меня тоже где-то завалялась подобная фотография с телефоном.
Я влез в костюм, надел пальто и обнял старика:
– Ну, Никитич, спасибо тебе за все...
– Мы когда-нибудь уйдем отсюда или нет?
– проворчала Мария и сверкнула синими глазами.
Меня ее вопрос неожиданно разозлил. Я повысил голос:
– Может, ты все же позволишь проститься с человеком?
Мой окрик подействовал. Мадам Еписеева затихла и принялась сердито копаться в своей сумочке.
– Прощай, Никитич, - сказал я.
– Когда еще теперь увидимся...
Катькин дед глянул на Марию.
– Попомни мои слова, - прошептал он, - я еще на вашей с Катькой свадьбе погуляю.
– Афанасий Никитич сдернул со спиц готовую жилетку коричневого цвета и протянул мне.
– Вот держи, на память. Галстук грудь не греет - замерзнешь в костюмчике-то своем.
Я поблагодарил и стянул пальто. Мадам Еписеева демонстративно вздохнула и вышла на крыльцо.
Наконец с приготовлениями было покончено. Я не совсем поверил Машиным словам, что опасность миновала, вернее, что ее вообще не существовало.
– Ты уж иди один, - пробормотал старик.
– Не люблю я эти провожания...
Выйдя в сильно расширившийся после моей удачной игры двор, я взял Машу под руку. Мы подошли к забору, я привычно отодвинул одну из секций и шагнул на улицу. Смеркалось.
– Странный какой-то старик, - сказала мадам Еписеева.
– Он случайно не сумасшедший, как все твои друзья?
– Он, между прочим, профессор математики, - холодно ответил я.
– Понятно, - протянула Мария.
– Они все немного с приветом, математики эти. Про пули какие-то твердит, жилетки вяжет, весь дом зеленью загадил. И называет меня как-то странно - сестра. Может, он с твоим Тимирязьевым из одной секты? Тот тоже все талдычил: сестра да сестра.
Когда мы миновали щит с надписью "Путь к рассвету", я оглянулся. Теплица на доме Никитича излучала сияние, словно маленький уголок рая на этой грешной, заснеженной земле. Перед домом лежал квадрат света. Неожиданно в этот квадрат огромным слизнем вползла массивная черная тень. Это был Барсэг. Что могло выгнать изнеженного кота на улицу в такой мороз? Неужто провожал меня?
Преодолев заснеженное поле, мы вышли на шоссе. До ближайшего автобуса оставалось еще полтора часа.
– Может, пешком пойдем? До станции. Не стоять же здесь, - предложила Маша.