Брак и злоба
Шрифт:
Я вытираю его «грязь» с ножа.
— Поскольку сегодня твой день, я позволю тебе решить, с чего мы начнем. — Я указываю на его голову. — Мы можем начать сверху или снизу. — Я опускаюсь на корточки и разрезаю его штанину. — Для меня непринципиально откуда сдирать кожу.
Он пытается оттолкнуться, и я хватаюсь за его окровавленный ботинок.
— Значит, снизу. — Мое зрение темнеет. Красное пульсирует по краю.
Глава 11
Сердца и безумие
Виолетта
Дверной проем обрамляет тень громадной фигуры Люциана. Он
Тревога разливается по моим венам. Я должна прислушаться к бешеному стуку своего сердца, к предупреждению, бьющему все сильнее с каждым шагом, который я делаю, приближаясь к нему.
Я останавливаюсь, и ледяные щупальцы обхватывают меня при виде этого зрелища.
Даже при слабом освещении я могу различить кровь, покрывающую его костюм. Белая рубашка от смокинга пропитана темно-красным, а кожа забрызгана свидетельствами жестокости. Его грудь вздымается от учащенного дыхания, руки сжаты в кулаки. На его рукаве — разрыв. Его волосы, обычно ухоженные, взъерошены.
Где Мэнникс?
Я могу только предположить, что босс отослал его. Но как, черт возьми, Мэнникс мог оставить Люциана в таком состоянии? И тут приходит поразительное, ужасающее осознание того, что для босса Ирландского синдиката в этом нет ничего необычного.
Безумец.
Я стою перед ним, как добыча перед хищником, и в моей груди раздается истошный крик.
— Люциан?
Низкий рык разносится по комнате и возвышается над приглушенной классической музыкой. Он вибрирует на моей коже. Я делаю шаг назад, и это небольшое движение привлекает его внимание. Голубое пламя его глаз устремляется на меня.
По коже пробегает колючая дрожь, волосы на затылке встают дыбом. Затаив дыхание, я делаю еще один крошечный шаг назад, и это происходит быстро.
Он выпрыгивает из дверного проема и сжимает мое горло своей огромной рукой.
Паника стискивает мои легкие. Я задыхаюсь и впиваюсь ногтями в его руку, в его татуированную кожу, пока он отталкивает меня к стене. Я прижимаюсь спиной к твердой поверхности, а глаза мои устремлены на прекрасное лицо дьявола, полное ярости и проклятия.
Когда его пальцы плотнее обхватывают мое горло, я бью ногой по стене, по его голеням, потом протягиваю руку и царапаю его руки и лицо. Он — сплошная месть и гнев, и мои удары бесполезно бьются о сталь.
Комната начинает темнеть по краям. Прежде чем меня затягивает под воду, в его глазах проступает подобие человечности. Его хватка на моем горле немного ослабевает, но только настолько, чтобы позволить прерывистому дыханию прорваться в мои легкие, прежде чем он оттащил меня от стены.
— Люциан… остановись…
Он тянет меня к столу и, смахнув с него содержимое яростным движением руки, прижимает меня спиной к дубовой поверхности. В его глазах загорается что-то дикое и первобытное, когда он прижимает меня к столу, его рука все еще обхватывает мое горло.
Я с трудом сглатываю, борясь с жгучей болью, давление невыносимо. Его горячий взгляд скользит по моему телу, обжигая кожу под одеждой. Темная дымка окутывает его
Я набираю достаточно воздуха, чтобы сделать полный выдох. Облегчение бурлит в моих жилах.
Рука Люциана по-прежнему прикована к моему горлу, его жесткий взгляд устремлен на мое тело. Я остаюсь смертельно неподвижной. Засохшая кровь пропитала его рубашку и кожу. Он — дьявол, вырвавшийся прямо из недр ада, падший ангел, так преданно застывший перед телом, словно оно может спасти его от пламени, тянущегося вверх, чтобы утащить обратно под землю.
Он поднимает свободную руку и благоговейно прижимает грубые подушечки пальцев к моей ключице. Его прикосновение — огонь и сера, и я трепещу под его властью. Кончики его пальцев проходят по всей длине моей груди, исследуя изгибы груди, грудную клетку, живот. Он исследует мое тело, словно я редкое существо, какая-то мифическая богиня, которая его очаровала.
И он в ярости от этого.
Тревожный взгляд его потемневших глаз может содрать кожу с моих костей. На него наложено заклятие, и я боюсь пошевелиться, заговорить или даже вздохнуть, боясь нарушить транс и выпустить демона-убийцу.
Он сжимает в кулак пояс моих леггинсов и яростным, отчаянным движением срывает их с бедер. Холодный воздух ласкает мою плоть, когда его пылающий взгляд опускается на мою обнаженную кожу в столкновении огня и льда, вызывая во мне яростную дрожь.
— Buaireadh, — бормочет он по-ирландски, его голос звучит хрипло и напряженно. Слово вылетает из его рта со скрежетом, как обвинение.
Его ладонь ложится мне на бедро, и еще одна дрожь пробирает меня до глубины души. Я закрываю глаза от нежелательного жара и пустой боли внутри, когда он скользит рукой вверх, ощущая путь по моему бедру. Его пальцы касаются резинки моих стрингов, и, прежде чем я успеваю отпрянуть от этого навязчивого прикосновения, он издает резкое ругательство и хватает меня за рубашку.
Треск рикошетит по залу, усиливая крещендо музыки. Разорванная ткань падает в сторону, обнажая мою грудь, прикрытую лишь облегающим бюстгальтером. Затем его рука продолжает свой путь, медленно и мучительно исследуя мое тело по всем изгибам и впадинам.
Когда он переходит к моей шее, его отстраненный взгляд захватывает мой рот. Каждое нервное окончание вспыхивает от осознания того, что он проводит зубами по губам, и в этом голубом сиянии появляется хищный голод.
Под моим стремлением к сохранности внутри меня разгорается жажда и тоска.
Тревога бушует в моем сознании, побуждая меня оттолкнуть его. Бежать. Бежать. Сражаться. Но чем больше он прикасается ко мне, его руки переходят от безжалостности к уступчивости, тянут за стертые нити моего рассудка, чтобы распутать меня, тем больше другие неистовые и незаконные эмоции овладевают мной.
Я чувствую, как его желание напрягается и прижимается к моему бедру, и жидкий жар разливается по моим венам.
Я учащенно дышу, не в силах сдержать вздымающуюся грудь, и его рука опускается к шву лифчика, палец проникает под бретельку, унося меня с собой в то темное место.