Брак на небесах

Картленд Барбара

«Черт бы их побрал! Почему они не могут отстать от меня!» – думал он, когда дворецкий поспешил вперед, чтобы открыть для него дверь в салон.

Он прошел внутрь, отметив, что там внезапно воцарилось молчание: это ясно свидетельствовало, что присутствующие говорили о нем.

Его старшая сестра, маркиза Холл, в девушках была красавицей, и ее брак с маркизом считался весьма удачным.

Его вторая сестра, Маргарет, вышла замуж за лорда Брендона, который был значительно старше ее, и не только исключительно богат, но и, занимая важное

место в палате лордов, был на хорошем счету при дворе.

Под пристальными взглядами собравшихся герцог прошел по обюссонскому ковру, подумав при этом, что в целом его семья пользовалась уважением и у него были все основания гордиться ею.

– Как ты, Элизабет? – поцеловал он маркизу в щеку.

Не ожидая ответа, он также коснулся губами щеки младшей сестры и прошел к столику, где на серебряном подносе в ведерке со льдом стояла бутылка шампанского.

Он налил себе бокал, поставил бутылку на место и с улыбкой сказал:

– Итак, я слушаю! Что я натворил на этот раз, и почему вы сидите со столь постными лицами?

Маркиза, у которой чувство юмора было развито больше, чем у сестры, рассмеялась.

– О, Бак, ты в своем амплуа! Но на этот раз мы пришли поговорить не о тебе, а об Эдмунде!

– Об Эдмунде? – сухо переспросил герцог. – И что он такого натворил теперь?

– Когда ты услышишь, то не поверишь, – заметила леди Брендон.

Герцог уютно устроился в кресле с высокой спинкой напротив софы, на которой сидели сестры.

– Если у него снова денежные затруднения, то я не намерен оплачивать его долги.

– Хуже того, – сказала маркиза.

– Хуже, чем долги? – удивился герцог. Кузен Эдмунд был вероятным наследником его титула, и вся семья относилась к нему с явной антипатией.

Действительно, Эдмунд был весьма неприятным субъектом, который не только жил в роскоши и безделье за счет герцога, но и постоянно преступал дозволенные границы поведения, используя любые преимущества, которые ему давали семейные связи.

Он был расчетлив, изворотлив, в какой-то степени бесчестен и, пожираемый завистью, ненавистью и злобой, при каждом удобном случае хулил герцога, хотя жил на деньги, которые вытягивал из него.

Наступило молчание, и герцог спросил:

– Итак? Чего он добивается теперь? Вряд ли можно придумать что-нибудь хуже уже совершенного им.

¦

– Он женился! – без обиняков заявил маркиз Холл.

Герцог вздрогнул и уставился на зятя так, словно не верил своим ушам.

– Женился? – воскликнул он. – Кто же это решился выйти за него?

– Лотти Линклей, – коротко сказал маркиз. Герцог задумался, словно не в силах вспомнить, чье это имя. Затем издал приглушенный крик, и выражение его лица изменилось.

– Лотти Линклей! – повторил он. – Уж не хотите ли вы сказать…

– Хотим, – подтвердил маркиз. – Он не только женился на ней, но объявил всем и каждому, что у нее будет ребенок!

– Не могу поверить, что это правда. У Лотти будет ребенок! – пробормотал

Бакхерст.

– Я не слыхал о ней столько времени, что, оказалось, она уже старуха. Но по словам Эдмунда, ей – тридцать один, – добавил маркиз.

Герцог осушил бокал так, словно это ему было сейчас необходимо. При этом он думал о том, что последний раз видел Лотти Линклей, когда она выступала на полковом обеде, устроенном одним из его друзей в отдельном зале публичного дома.

Это был совершенно безумный вечер: превосходная выпивка лилась рекой, и с каждым гостем была прелестная молодая женщина.

Но кульминацией празднества стал момент, когда вместе с портвейном на середину стола был поставлен огромный торт, украшенный свечами, число которых соответствовало возрасту полка.

В качестве старшего по званию офицера герцогу была предоставлена привилегия задуть свечи, а затем ему вручили саблю, чтобы он разрезал торт.

Как только он собрался это сделать, верхушка торта откинулась, и из него, как Венера, восстающая из морской пены, появилась Лотти, на которой не было почти ничего, кроме нескольких перьев цвета полкового знамени, и запела некую фривольную песенку, припев которой знали почти все присутствующие.

Несомненно, она выглядела тогда очень привлекательной и соблазнительной.

Но герцогу не было нужды пояснять: немыслимо было даже подумать о том, чтобы она когда-нибудь стала герцогиней Бакхерст.

– Эдмунд говорит, – продолжала маркиза, – что, поскольку у тебя нет возможности произвести собственного наследника после того, как ты объявил себя закоренелым холостяком, он полон решимости взять эту трудную миссию на себя, и в Уайте уже держат пари: кто будет у Лотти – сын или дочь.

Герцог встал.

– Проклятие! Это уж слишком!

– Мы знали, что ты поймешь наши чувства, дорогой Бак, – сказала Элизабет. – И ты понимаешь также, что есть лишь один-единственный выход.

– Жениться! – без всякой необходимости добавила Маргарет.

Герцог знал, что они только этого и ждут, затягивая паузу, он отошел к окну, чтобы выглянуть в сад, разбитый позади дома.

На небольшой площади были представлены разнообразнейшие виды цветов, кустарников и деревьев. Но герцог не видел ни золотых нарциссов, ни первых лилово-белых цветов сирени: их заслонили всплывшие в памяти огромные деревья в парке Бакхерста.

За ними высился дом, стоявший на своем фундаменте целых четыре столетия и в последний раз подвергавшийся некоторой переделке и реставрации за пятьдесят лет до описываемых событий.

В их семье среди предков часто встречались государственные деятели, а еще больше было видных генералов и выдающихся адмиралов.

И хотя некоторые из них распутничали, как и он сам, никто за всю историю их династии не посмел сделать кого-то вроде Лотти Линклей своей женой, и сама мысль о том, что она может занять место герцогини – его матери, казалась абсурдной.