Брак по расчету. Златокудрая Эльза
Шрифт:
С этими словами герцогиня направилась к двери, но на пороге остановилась и, указывая на ряд отворенных дверей, посмотрела на него через плечо.
— Вот идет она, кроткая и бледная, как холодная лунная ночь, — произнесла она с дьявольской улыбкой, показывая свои маленькие белые зубы. — Право, барон Майнау, вам можно позавидовать… Но один совет я дала бы вам: не ездите во Францию! Пожалуй, только температура Сицилии может растопить холод такой строгой добродетели и самонадеянной женственности.
Лиана шла неторопливо под руку с камергером, с которым танцевала вальс. Герцогиня вышла из зимнего сада, а Майнау остановился в дверях в ожидании своей жены. Приближающаяся пара задержалась у противоположной двери, чтобы пропустить шедшую с гордо
— Любезная баронесса Майнау, — начала она твердо, но несколько глуховатым голосом, — вас увозят от нас… Вы действительно призваны держать дом и мужа в «нежных, но крепких руках». Держите их покрепче, чтобы призрак не исчез в ту минуту, когда вам будет казаться, что он никуда не денется. Мотылек должен порхать — это его жизненная потребность… А пока счастливого пути, прекрасная невеста!
Она грациозно подняла судорожно сжатые руки и, раскрыв их, осыпала плечи и грудь молодой женщины дождем измятых, неузнаваемых померанцевых цветов и опять взяла в руку веер.
— Господин Ливен, я желаю танцевать галоп с графом Брандау, — обратилась она громко к камергеру.
Тот полетел передать стройному лейтенанту повеление герцогини. Слегка кивнув поклонившейся Лиане, герцогиня прошла в концертный зал.
— Мотылек не улетит больше, будь спокойна, — сказал Майнау с веселой улыбкой, привлекая к себе Лиану через порог зимнего сада и страстно и нежно прижимая ее к груди. — Он никогда не был мотыльком по своей сути и если бы раньше нашел свою Лиану, то ему не пришлось бы теперь сожалеть о стольких безрассудных поступках.
Ничего не отвечая, она робко высвободилась из его объятий и указала на соседний зал, где видела сидящих в углу друзей. Теперь они встали и последовали за герцогиней в зал.
— А, вот и вы! Где же вы прятались, господин гофмаршал? — спросила герцогиня. Граф Брандау стоял перед ней, склонившись чуть ли не до земли, а гофмаршал, явно смущенный, подошел ближе. — Что за чудеса! Барон Майнау намерен переселиться во Францию! Вы тоже поедете туда?
Гофмаршал отскочил в ужасе.
— Я, ваше высочество?! — воскликнул он дрожащим голосом. — Скорее в могилу! Лучше я буду скитаться из дома в дом, нежели проведу хотя один день с моим… развращенным племянником!.. Я остаюсь в Шенверте, и если вы, ваше высочество, соблаговолите хотя бы изредка пролить милостивый луч света на одинокую жизнь своего верного слуги, то пусть по-прежнему Шенверт будет целью ваших прогулок верхом…
— Господин фон Майнау, — прервала она его холодно и сурово, принимая почтительно предложенную ей графом Брандау руку, — я слышала, что буря сломала и вашу великолепную музу, а она-то преимущественно и привлекала меня в «Кашмирскую долину». Теперь же все в прошлом, в прошлом! К тому же я должна сознаться, что до сих пор прихожу в ужас, вспоминая о происшествии с порохом, которое чуть не стоило зрения наследному принцу и его брату. Вы понимаете, что нужны годы, чтобы такие ужасы изгладились из материнского сердца.
С эстрады зазвучали звуки галопа, и прекрасная герцогиня понеслась со своим кавалером, высокомерно кивнув совсем уничтоженному гофмаршалу. «Необычайно раздраженная и взволнованная», — шептали между собой некоторые жаждущие скандала дамы. Гофмаршал с минуту постоял с дрожавшими коленями, мрачно глядя вслед удалявшейся герцогине… Непонятно, неслыханно! Уж не встают ли предки из своих могил и не указывают ли они пальцами на него? Неужели вот-вот разверзнется земля, чтобы поглотить злополучного, заклейменного?.. Он впал в немилость — он, который скорее желал бы умереть, чем пережить такое несчастье! И все это произошло не по его вине, вдруг, точно набежало грозовое облако. А минут через десять поразительная новость будет переходить из уст в уста, и сотни взглядов и пальцев будут со злорадством устремлены на впавшего в немилость гофмаршала… Он торопливо вышел из зала.
Вскоре после кареты гофмаршала подъехал к порталу [26]
— Моя миссия выполнена — я могу наконец увезти невесту домой, — шепнул Майнау Лиане, помогая ей сесть в экипаж.
Глава 26
Майнау опять сидел на козлах и правил лошадьми, а Лиана устроилась в углу кареты, но теперь это была не «серая монахиня» с холодной решимостью в сердце, некогда всеми осмеянная, но счастливая женщина в дорогом подвенечном платье, тяжелый шлейф которого расстилался на белых атласных подушках экипажа. В волосах ее сверкали изумруды, а прекрасные умные глаза молодой женщины восторженно следили за каждым движением красавца мужа, для которого она навсегда распрощалась со своей холодной замкнутостью и забыла оскорбления, нанесенные ее гордости.
26
Портал — архитектурно выделенный на фасаде вход в здание. (Примеч. ред.)
Была тихая теплая ночь… Бледная луна плыла по темному безоблачному небу, освещая землю мягким серебристым светом. В парке за неподвижным прудом величественные липы Майенфеста слились в одну бесформенную массу; в их тени бесследно растворилась рыбачья деревня, как будто исполинская рука погрузила в воду эту герцогскую игрушку… Лиана не знала, что там в первый раз было названо герцогине ее имя, что графиню с рыжими косами призвали под липы только для того, чтобы использовать ее для осуществления давно задуманной мести. Но она, тем не менее, с содроганием отвернулась: огромная темная масса деревьев, мертвая неподвижность поверхности пруда имели какой-то зловещий вид. Молодой женщине и без того приходилось бороться с тяжелыми ощущениями. Она знала, что в ехавшей перед ними карете сидел также и придворный священник, который как тень всюду следовал за гофмаршалом. Она видела из гардеробной, как он сел в карету и захлопнул дверцу… Этот ужасный священник был уже в Шенверте, когда она входила в замок перед поездкой. Он на самом деле имел отвагу и настойчивость хищного зверя, преследующего намеченную им жертву… Сильный страх овладел ею, когда они выехали из леса и стали спускаться в живописную, освещенную луной Шенвертскую долину. Там, внизу, ехала карета гофмаршала; было видно, как сверкнули стекла, прежде чем она исчезла за можжевеловыми кустами. Лиане потребовалось все ее мужество, чтобы не попросить мужа везти ее прямо в Волькерсгаузен, не заезжая в Шенверт…
В ту минуту, когда серые рысаки как вкопанные остановились у подъезда замка, точно из земли выросшая Лен уже стояла у подножки экипажа.
— Час тому назад все кончилось, баронесса, — шепнула она задыхаясь. — Тот, с бритой головой, тоже приехал, как раз перед вами. Он вполне может еще сегодня ночью потребовать от меня все ее украшения для передачи их гофмаршалу, как уже было в тот раз.
— Я скоро приду, — сказала Лиана.
Она выпрыгнула из кареты, а Лен тем временем возвратилась в индийский домик. Теперь для молодой женщины наступил тяжелый, ужасный момент: она должна была рассказать Майнау о случившемся у смертного одра Гизберта, рассказать ему все, что знала. А потом они с ним пойдут в индийский домик и он сам возьмет злополучную маленькую серебряную книжечку.
Майнау не заметил ключницу и спокойно повел Лиану в ее комнаты. Они оба невольно отступили назад, когда перешли из голубого будуара в соседний зал: на столе посреди комнаты горела лампа, а рядом стоял гофмаршал, выпрямившись и слегка опираясь правой рукой о край стола.
— Извините, баронесса, что я явился в ваши комнаты, — сказал он с холодною вежливостью. — Но уже одиннадцатый час, и я сомневался, что ваш супруг согласится переговорить со мною еще сегодня; а поскольку это крайне необходимо, я предпочел подождать его здесь.