Брак по расчету. Златокудрая Эльза

Марлитт Евгения

— Да это поэзия! — воскликнула Елизавета. — Ах, мы частично лишимся очарования жизни в лесу, если не сможем поселиться в старом замке! В какой-нибудь башне, наверное, найдутся четыре крепкие стены и хорошо сохранившаяся крыша, а остальное, поразмыслив хорошенько, можно всегда устроить. Мы заткнем щели мхом, заколотим досками ненужные двери и сами оклеим стены обоями. Растрескавшийся пол мы застелим собственноручно сплетенными матами из соломы, объявим войну лакомкам в сереньких шубках, которые вздумают сделать набег на нашу кладовую, и, вооруженные метлами, смело ринемся на огромных пауков, висящих над

нашими головами.

Погрузившись в мечты о предстоящей жизни в лесу, Елизавета с горящими глазами подошла к роялю и открыла крышку. Это был старый инструмент, издававший хриплые звуки, но «Весенняя песнь» Мендельсона с чарующей нежностью полилась из-под пальцев девушки.

Родители молча сидели на диване, слушая музыку почти с религиозным восторгом. Маленький Эрнст уснул. Буря улеглась, но в окнах было видно, как на землю падают большие хлопья снега. Трубы соседних домов, из которых больше уже не клубился дым, медленно надевали белый ночной колпак и мрачно смотрели в окна маленькой комнатки, где среди зимней вьюги ликовала весна.

Глава 3

Троица! Слово, которое будет пленять человеческие души до тех пор, пока будет цвести хоть одно дерево, раздаваться песня хоть одного жаворонка и сиять безоблачное голубое небо. Даже под кирасой эгоизма, даже под снегом старости, даже в безразличном усталом сердце, отягощенном заботами и горестями, это слово еще находит отклик.

Троица на дворе! В горах Тюрингена веет теплый ветерок, сдувает с их вершин остатки снега. Там, где еще несколько недель тому назад гневно бурлили весенние потоки, уже зеленеют яркие ковры мхов, которые бережно накрывают наболевшие за зиму раны дряхлых гор, иссеченных серебристыми нитями веселых ручейков.

По шоссе, вьющемуся в живописной долине среди тюрингенского леса, мчалась нагруженная почтовая карета, в которой семья Фербера направлялась в свое новое жилище. Еще не рассвело; звон с какой-то маленькой колокольни возвестил, что всего лишь три часа. Елизавета высунулась из душного экипажа и жадно вдыхала свежий лесной воздух, который, как она утверждала, сразу очистил глаза и легкие от городской пыли. Задумчивый Фербер сидел напротив дочери. Он наслаждался красотой местности, но еще больше его трогали сияющие глаза девушки, которая удивительно глубоко чувствовала чарующую прелесть природы и была бесконечно благодарна за наступившую перемену обстоятельств.

С каким рвением работали ее прилежные руки, когда, наконец, они получили долгожданную бумагу о назначении Фербера! Елизавета взяла на себя все хлопоты по переезду.

Князь выделил приличную сумму своему новому служащему на дорогу, да и дядя оказал посильную помощь, однако, несмотря на то что семейство на всем экономило, этого все равно не хватало, поэтому Елизавета брала заказы в бельевом магазине и проводила за шитьем те немногие свободные ночные часы, которые предназначались для отдыха, о чем и не подозревали мирно спавшие родители.

Эта неустанная деятельность была омрачена лишь одним обстоятельством, стоившим Елизавете немало горьких слез. Причиной их было то, что пришли два работника и взвалили на плечи ее любимый рояль, чтобы отнести его новому владельцу. Его пришлось продать за несколько талеров, потому что ввиду преклонного возраста

он не выдержал бы далекой дороги. А ведь он всегда был верным другом их семьи! Его слабый дрожащий звук был так же мил сердцу молодой хозяйки, как голос матери, а теперь по его почтенным клавишам, быть может, будут колотить какие-нибудь шаловливые детские ручки и замучают старый инструмент, и он заглохнет навеки.

Путешественники в течение получаса ехали по ровному шоссе, затем свернули на проселочную дорогу, рассекающую густой лес. Солнце сияло во всей красе и весело смотрело на землю. Около полуночи над этой местностью пронеслась гроза с проливным дождем, и крупные капли еще висели на листьях деревьев и кустов и с шумом падали на крышу экипажа, когда возница задевал кнутом свесившуюся ветку.

Вскоре лес стал редеть, и через некоторое время показался домик лесника, стоявший на большом зеленом лугу. Возница затрубил в рог, в ответ на это раздался лай собак и большая стая испугавшихся голубей с шумом поднялась с крыши.

В дверях дома стоял человек в форме лесничего. Это был богатырь с громадной бородой. Мужчина внимательно всматривался в экипаж, а затем с радостным возгласом сбежал с крыльца, распахнул дверцы кареты и прижал выскочившего Фербера к своей груди. Братья несколько мгновений простояли обнявшись, затем лесничий, отстранившись, положил руки брату на плечи и окинул всю его тщедушную фигуру внимательным взглядом.

— Бедный Адольф! — наконец проговорил он, причем его низкий голос слегка дрогнул. — Во что превратила тебя жизнь! Ну, подожди, ты быстро поправишься, тут у меня будешь как рыба в воде — еще время не ушло… — Стараясь совладать с волнением, лесничий принялся высаживать из экипажа свою невестку и маленького Эрнста, которого осыпал ласками. — Вы спозаранок двинулись в путь, надо признать, не каждому это под силу!

— Какое у тебя мнение о нас, дядя! — отозвалась из экипажа Елизавета. — Мы вовсе не сони и прекрасно знаем, как ласково солнышко, когда оно шлет земле свой утренний привет.

— Вот тебе на! — изумленно воскликнул дядя. — Что это там вздумало рассуждать в углу? Ну-ка, вылезай, маленький мышонок!

— Я — маленькая? Ну, дядечка, ты очень удивишься, когда увидишь, какая я большая девица. — С этими словами Елизавета выскочила из экипажа и, став на цыпочки около него, вытянулась во весь рост. Несмотря на то что она была выше среднего роста, создалось впечатление, будто изящная трясогузка вздумала тягаться с величественным орлом. — Видишь, — добавила она, слегка сбавив тон, — я почти достаю до твоего плеча, а этого для порядочной девушки более чем достаточно.

Дядя, широко улыбаясь, несколько мгновений лукаво смотрел на нее сбоку, а затем взял ее, как перышко, на руки и под дружный смех остальных понес в дом, где закричал громовым голосом:

— Сабина, иди, я покажу тебе, каковы в Б. маленькие птички!

В сенях он осторожно, словно хрупкую игрушку, поставил перепуганную девушку на пол, нежно взял ее голову своими громадными руками, несколько раз поцеловал ее в лоб и воскликнул:

— И этакий лилипут, этакий эльф воображает себя такой же большой, как ее дядя! Маленькая волшебница, кому как не тебе знать, каково солнце, когда у тебя вся голова облита солнечными лучами.