Браконьеры
Шрифт:
«Обезьянопаук» метнулся было за ним, но было уже поздно, противник скрылся из виду.
Тварь разочарованно взвыла, заколотила себя по груди мощными кулаками, потом вдруг заметила не успевшую спрятаться за кустом Ольгу. Узкие длинные глаза «обезьянопаука» загорелись. Он припал на лапы, в самом деле напоминая земную гориллу, оценил нового противника и как ветер понёсся к замершей землянке.
Ольга опомнилась, выхватила пистолет.
«Обезьянопаук» вырос перед ней двухметровой глыбой, растопырил лапы.
И вдруг за спиной девушки грянул
От неожиданности она выстрелила, не целясь.
На груди чудовищного существа возникли две дыры, одна побольше, другая поменьше. Он с воплем отшатнулся, вырастая как башня.
Раздался ещё один оглушительный выстрел.
Заряд дроби угодил прямо в морду «обезьянопаука», превращая её в кровавое месиво.
С диким рёвом тварь отпрыгнула назад, мотая головой, и, продолжая издавать пронзительные вопли, шатаясь из стороны в сторону, побрела назад, к озеру.
Его носитель нырнул вниз, подхватил наездника, поднялся в небо, тяжело потянул куда-то к горизонту.
Ольга оглянулась.
В трёх шагах от неё стоял Максим и хладнокровно перезаряжал ружьё.
– Ты?! – выдохнула девушка.
– А то кто ж? – ответил он, одним движением руки захлопывая стволы ружья.
Она бросилась к нему на грудь.
Синдорский лес
30 июня, вечер
Лось был пуглив и осторожен. Человек для него всегда представлял опасность, с какого боку бы ни подходил, а уж человек абсолютно незнакомый, пахнувший странно, несущий равнодушное и холодное желание приблизиться, пугал ещё больше. Поэтому, когда лосиха, сопровождавшая лесного великана последний сезон, вдруг исчезла, он бросился наутёк, сам не осознавая, что им движет. Это был даже не страх – слепящий ужас, выплывший из глубин психики и связанный почему-то с человеком, держащим в руках сгусток тьмы.
Подвело любопытство.
Пустившись бежать, лось испытал облегчение, выбрался на край поляны, почуял присутствие других людей и оглянулся, останавливаясь, поводя боками и раздувая ноздри.
Таким он и запомнился Пахомычу: взбудораженным, вскинувшим голову с тяжёлыми рогами, готовым и бежать и дать отпор неведомому врагу.
В следующее мгновение словно струя нагретого воздуха накрыла зверя, и он без следа растаял в воздухе.
На поляну вышел фотограф, деловито копаясь в своём сложном, мигающем огнями аппарате. Посмотрел на то место, где секундой раньше стоял лось, снова склонился над фотоаппаратом.
Боковым зрением Пахомыч уловил движение в чаще леса, повернул голову.
На него из-за куста смотрел Юлий Антонович, показал пальцем на поляну, сделал жест: пальцы зашагали, как ноги.
Пахомыч кивнул на поляну.
Юлий Антонович повторил жест и исчез.
Лесник понял, что ему предлагают выйти на открытое пространство. Он так и сделал, обмирая при каждом шаге.
Фотограф услышал хруст веток под ногами старика, сторожко оглянулся, увидел Пахомыча, уставился на него исподлобья.
Пахомыч заискивающе
Несколько мгновений они смотрели друг на друга, соединённые чувством неловкости и узнавания.
Потом фотограф повернул объектив фотоаппарата к леснику.
Пахомыч сглотнул, понимая, что может сейчас последовать за лосем.
Внезапно вокруг поднялся вихрь быстрого движения.
Сбоку от фотографа зашевелилась высокая трава, сзади качнулись ветки боярышника, над головой со свистом пролетел сухой сук дерева.
Фотограф был очень хорошо подготовлен, судя по его реакции: он мгновенно отпрыгнул в сторону, повернул голову к лесу, сунул фотоаппарат под мышку, – но он не ожидал стать участником операции по захвату «языка».
Из травы под ноги ему нырнула стремительная тень.
Фотограф пошатнулся, не в силах сделать ни шагу, так как ноги его оказались зажатыми руками тени.
Другая тень вынеслась из-за кустов, выбила фотоаппарат.
Третья тень, оформляясь в человека, свалила фотографа на землю, заломила руку.
Он попытался сопротивляться, но кулак Савелия, рухнувший ему на голову, разом оборвал все намерения.
Движение прекратилось.
Из-за росшего на поле куста рябины выдвинулся четвёртый член группы Юлия Антоновича, молчаливый Володя, державший в руках пистолет.
Пахомыч понял, что Володя страховал своих товарищей и держал фотографа на прицеле.
Старик подбежал к разглядывающим чужака оперативникам Максима.
Теперь его можно было рассмотреть детально.
Пятнистый балахон необычной расцветки не зря болтался на нём как на вешалке. Потерявший сознание мужчина был чрезвычайно худой, словно только что вышел из концлагеря.
Лицо у него было узкое, длинное, бугристое, обтянутое мертвенно-белой кожей, с тонкими синими губами, щёки ввалились, зато подбородок казался отдельной и самой важной деталью, напоминая квадратную станину тисков.
Короткие оранжево-серые волосы серебрились инеем, пряча маленькие заостренные уши. Из-за одного уха тянулась к подбородку алая пружинка, заканчиваясь чёрной петелькой.
– Рация, – показал пальцем Женя.
Юлий Антонович нагнулся, выдернул пружинку с петелькой, повертел в пальцах.
– Посмотрите на его руки, – сказал Савелий.
Все начали рассматривать раскинутые на траве руки незнакомца, узкие, пятипалые, красноватые, словно ошпаренные кипятком.
– Красавец!
Юлий Антонович передал пружинку и фотоаппарат Володе.
– Подержи, только ненароком не нажми чего-нибудь.
Он нагнулся и обыскал лежащего.
Комбинезон фотографа не имел карманов. Точнее, выпуклости на нём присутствовали, скрывая карманы, но ни пуговиц, ни молний, ни липучек видно не было. Не удалось и расстегнуть балахон, выглядевший единым цельным чулком из необычной, отсвечивающей, как стекло, материи, без каких-либо отверстий и застёжек.