Браслет императрицы
Шрифт:
– Положить вам пирожок? – спросил вдруг сосед тихонько.
И, заметив, что Надежда помотала головой, доверительно наклонился к ее уху:
– Не бойтесь, это Ларка пекла, она умеет…
– Тогда два! – Надежда решила рискнуть.
Пирожки и правда оказались выше всяческих похвал – начинки много, и тесто так и тает во рту.
Надежда хотела было восхититься вслух, но сообразила, что это будет невежливо по отношению к хозяйке. Оголодавшие гости накинулись на пирожки, потому что все остальное есть было невозможно. Да уж, Нинка совершенно не умеет готовить…
Надежда оглядела комнату.
Большая,
Надежда Николаевна отпила водички и незаметно поглядела на часы. Только полдевятого натикало, рано, ох, рано еще уходить! Еще не все тосты сказаны, горячее будет, а потом чай… Так что часа полтора как минимум мучиться…
«Угораздило же меня…» – снова вздохнула Надежда.
Все началось неделю назад, когда встречалась их институтская группа. Группа у Надежды Николаевны была интернациональная – учились тогда в институте студенты из стран соцлагеря, тогда еще не бывшего. Были в группе три девочки-болгарки, одна – удивительная красавица, и парень и девушка из ГДР, которые поженились в процессе учебы.
Первое время доходили от немцев кое-какие сведения – двое детей, квартира в Берлине, затем у них сломали Берлинскую стену, а у нас началась перестройка, и всем стало не до бывших соучеников.
И вот, прошло много лет, и Герхард с Ренатой объявились. Они решили приехать в Санкт-Петербург, чтобы вспомнить свою молодость и повидать старых друзей по институту.
Как истый немец, Герхард подошел к делу основательно. Примерно за полгода он разослал имейлы – в деканат института, на кафедру и еще куда-то с целью найти хоть кого-то знакомого.
Ответили ему только с кафедры, и то через месяц, потому что там подвизался парень с их же курса, который по чистой случайности не забыл Герхарда, хоть прошло без малого тридцать лет. Еще через некоторое время преподаватель встретил своего приятеля из Надеждиной группы, Лешку Антонова, и передал ему содержание письма. Но разгильдяй Лешка потерял старую записную книжку, где были у него все телефоны одногруппников, а на память помнил только один – Ирки Корабельниковой, которая жила когда-то с ним в одном дворе. Но когда он сподобился позвонить, оказалось, что Ирки по этому телефону давно уже нету, поскольку они с мужем в разводе. Этот самый разведенный муж Игореша на Ирку был очень сердит, и телефон ее нынешний долго не хотел давать Лешке, мотивируя это тем, что у
Пришлось идти к нему выяснять отношения за бутылкой водки. После приятно проведенного вечера Лешка вообще забыл, зачем он звонил Ирке, кстати, телефона бывший муж ему так и не дал.
Прошло еще какое-то время, и Лешке позвонила Люся Симакова. Оказалось, сын ее приятельницы учится как раз у Лешки. Оболтус нахватал двоек и до того оброс хвостами, что ему грозило исключение. Тут как раз подошел весенний призыв в армию, и всполошился даже папа оболтуса, а мама давно уже лежала в обмороке.
Общими усилиями удалось оболтуса вытащить, и, к счастью, в самый последний момент в Лешкиной голове всплыло злосчастное «мыло».
Люся Симакова была женщина общительная и организованная. Она обзвонила всех, чьи телефоны у нее были, заказала зал в приличном ресторане, так что немцев ожидала сердечная, хоть и камерная встреча.
Народу было мало, поскольку собирались в спешке и не успели скорректировать свои планы. Кто-то уехал отдыхать в Египет или Таиланд, кто-то – в командировку в Новосибирск, кто-то просто не смог прийти по уважительным семейным причинам. Надежда, конечно, пошла на встречу с радостью – хотелось всех повидать.
Посидели хорошо, выслушали подробный рассказ немцев о жизни, пересмотрели фотографии детей и внуков, рассказали о своем. У Ленки Пантюхиной родился пятый внук, Алена Забелина переехала в загородный дом, Люська Симакова развелась, а Нина Ч. вышла замуж.
Удивились только последнему факту.
Нина была стопроцентной и законченной старой девой. Уже в молодые институтские годы всем было ясно, что замуж Нинка не выйдет никогда. Никакому самому завалящему парню не придет в голову обратить на нее внимание. Все институтские годы Нина ходила в каких-то старушечьих свободных кофтах, волосы заплетала едва ли не в косички, обувь ее летом напоминала галоши, а зимой – валенки.
Но дело было даже не в жуткой бесформенной юбке в красно-коричневую клетку и не в полном отсутствии косметики. Нинкино простодушие и наивность некоторым казались беспросветной глупостью. В общем, Нина Ч. была девушкой со странностями, хотя на учебе это не отражалось, училась Нина всегда хорошо. Злые языки называли ее зубрилкой и утверждали, что хорошие отметки Нинка зарабатывает не головой, а пятой точкой, которая, надо сказать, была у нее явно больше нормы.
Надежда с Ниной не дружила, но никогда не подсмеивалась над ней, хотя не раз задавалась бесполезным вопросом, как можно в здравом уме надеть эту жуткую клетчатую юбку.
Однако курсе на третьем им выпало вместе делать курсовик, и Надежда убедилась, что Нина далеко не дура, в смысле учебы конечно, и никакой зубрежкой там и не пахнет, соображает она в учебе. Нина была со всеми неизменно вежлива, но в подруги и друзья не навязывалась, ее тоже не трогали. Фамилия ее была Чересполосова, и тот же острый на язык Лешка Антонов окрестил ее Ниной Ч., потому что фамилия была такой длинной, что даже не умещалась в чертежный штамп.
Это прозвище прилипло к Нине на все пять с половиной лет учебы, даже преподаватели иногда так говорили.