Браслет из города ацтеков
Шрифт:
Сегодня все против Анны. И знакомый «Мерседес», выползший из тени, – часть неудач. Машина загудела, дверь рядом с водителем открылась, и Переславин закричал:
– Садись!
Рев накатывающей бури разорвал слова.
– Да садись же! Я ничего тебе не сделаю!
И Анна нырнула в машину. В салоне было жарко и пахло табаком, переславинской туалетной водой и еще алкоголем. Урчал мотор, как будто под капотом собралась сотня довольных котов. Теплые потоки воздуха окутали Анну,
– В такою погоду нормальные люди такси вызывают, – буркнул Переславин.
– Значит, я ненормальная.
– Огрызаешься?
– Устала за день.
И вообще устала, достаточно, чтобы чувство страха притупилось и осталось единственное желание – уснуть.
– Куда везти?
Анна назвала адрес и закрыла глаза. Она чувствовала, как автомобиль трогается с места, как крадется по раздолбанной дороге и как скользит по шоссе. По лицу ее перебегали отблески света, они мешали окончательно провалиться в сон, но не разрушали мирную дремоту. И когда машина остановилась, Анна пожалела, что живет так близко.
Она зажмурилась, пытаясь отсрочить момент столкновения с неудобной реальностью.
– Эй, приехали, – сказал Переславин, и реальность потребовала внимания Анны.
– Спасибо вам.
– Не за что, – он потер глаза тыльной стороной руки. – Я вообще извиниться хотел. И работу предложить. Чего тебе там киснуть?
– У меня есть работа.
– Будешь моим личным помощником. Секретарем или как там по штату положено? Я вечно забываю эти словечки. Понапридумывали… Короче, я тебе денег больше дам. Страховку выправлю. И с мужем рядом. Чем плохо?
Тем и плохо, что рядом, потому что муж – бывший. И Анна умрет, если ей придется встречаться с ним каждый день, притворяться, будто все хорошо, и радоваться, что у него тоже хорошо. Она не сумеет радоваться и возненавидит Генку, его новую любовь и себя заодно.
– Нет, спасибо. – Пытаясь избежать бесполезного разговора, Анна выскользнула из машины, но от Переславина было не так легко отделаться.
– Вообще-то мне редко отказывают, – сказал он, выбираясь наружу. Огляделся, присвистнул и плечами пожал, видимо, отвык, что люди в разных местах обитают.
Анне не стыдно. Пусть смотрит и убирается.
Она не звала его в гости, но Эдгар Иванович пришел. Он просто держался сзади, в трех вежливых шагах, но все равно слишком близко, чтобы Анна чувствовала себя в безопасности. Он вошел в подъезд. Поднялся. Терпеливо дождался, когда Анна справится с замками.
– Я не хочу, чтобы вы входили! – Анна попыталась остановить, но Переславин оттеснил ее и вошел, крикнув:
– Генка, встречай гостей!
Вот сейчас он догадается обо всем.
– Его нет дома, – поспешила сказать
– А где он?
– В командировке.
Смешно. Раньше Генка врал Анне, теперь Анна врет Генкиному начальству.
– В какой командировке? – Переславин уставился на нее с удивлением и недоверием. Потом выражение лица изменилось, и совсем иным, насмешливым тоном Эдгар Иванович повторил: – В командировке, значит…
Он распахнул дверцы шкафа, хмыкнул и, не разуваясь, прошел в комнаты.
– Прекратите!
На полу оставались следы. Анна ненавидела грязные полы и наглого Переславина, которому на самом деле плевать на Аннины проблемы, просто он не привык, чтобы ему отказывали. И Генку ненавидела, который сначала привез ее в этот город, а потом убежал, оставив одну. И его подружку, зубастую и пробивную. И умершие орхидеи, и собственную беззубость…
– Эй, ты чего? Ну не реви. – Переславин стащил зубами перчатку и выплюнул ее на пол. – Ну ушел, и хрен с ним. Ерунда какая.
Он вытирал ее слезы, и от прикосновения сухих пальцев Анне становилось хуже. Она плакала, понимая, что остановиться не сумеет, пока вся, от макушки до пяток, не изойдет на воду.
И останется от нее еще одна лужица на линолеуме.
– Ну хочешь, я его на хрен? – предложил Эдгар Иванович, неловко обнимая Анну. Влажная ткань его пальто кололась.
– Н-нет.
– Н-нет, – передразнил Переславин. – Благородная. Откуда ты такая, благородная, выползла-то?
– Из Ивановска.
– Ну да… ты завязывай соплю давить. Лучше сделай чайку. Посидим. Поговорим как люди.
Эдгар Иванович был слишком велик для кухоньки. Он заполонил почти все пространство, оставив Анне свободный угол между холодильником и подоконником. Переславин ждал. Он не делал попыток помогать, не комментировал суетливые, нервные движения Анны, которая никак не могла сосредоточиться на деле приготовления чая. Не подгонял и не жалел.
Он сидел, крошил сигарету на хрустальную хозяйскую пепельницу и смотрел в окно.
– Когда от меня жена ушла, я думал, что сдохну. Молодой еще был. Глупый. Сердечные раны и все такое… самолюбие болит, вот что. И пройдет.
Вряд ли. У него, может, и самолюбие, а у Анны сердце вырезали.
– И потом вот, когда сказали, что… тоже умер. Стою. Улыбаюсь, как придурок полный. А меня и нет. Но сейчас отхожу. И ты отойдешь.
Куда она денется?
Тарелки. Чашки. Заварочный чайник под широкими юбками фарфоровой куклы. Ее подарили на свадьбу, и Анну веселило это круглое лицо с розовым румянцем.