Браслет из города ацтеков

Лесина Екатерина

На вершине же, упомянутой Ягуаром, действительно стояли башни, и в них мешики прятали идолов. Мне довелось видеть их, когда я вместе с Кортесом поднялся на вершину храма. Кортес попросил у Мотекосумы разрешения взглянуть на богов, ибо слышал о них многое и желает сравнить их с нашим Господом милосердным.

И Мотекосума, посовещавшись со жрецами, предложил нам войти в башенку. Следует сказать, что была она не так мала, каковой виделась снизу. Внутри ее расположился просторный зал с двумя алтарями, похожими на

каменные гробы. А при каждом алтаре сидело по идолу.

Тот, который находился по правую руку, назывался Уицилопочтли. Теперь я уже знаю, что это – бог войны и оттого облик его ужасен. Тогда же я, пораженный, разглядывал широкое лицо с огромным носом и массивное туловище, сплошь покрытое драгоценными камнями, золотом и жемчугом. Несколько золотых ужей опоясывали бога, а в руках он держал лук и стрелы. Наиболее ужасным показалось мне ожерелье Уицилопочтли, выполненное в виде человечьих голов и сердец, украшенное множеством синих камешков.

У алтаря стояла жаровня, где сжигали сердца индейцев, принесенных в жертву в тот же день. Их было трое, и по святилищу расползался едкий черный дым. И копоть покрывала прекрасные фрески на стенах храма.

В другой стороне, по левую руку мы рассмотрели находившегося там же гигантского идола высотой с Уицилопочтли, с носом, как у медведя. Глаза его ярко сверкали, сделанные из обсидиана, а к туловищу были прикреплены драгоценные камни. И жрец объяснил, что этот идол изображает брата Уицилопочтли, которого зовут Тескатлипока и который есть бог их преисподней.

Ему тоже приносили жертвы. И было их столь много, что весь пол был залит кровью, и даже на бойнях Кастилии не было такого зловония.

Затем тот же жрец повел нас в другую башенку, в которой имелось помещение, богато отделанное деревом, а в нем стоял идол получеловека-полуящерицы, весь покрытый драгоценными камнями. Но и тут все было залито кровью. Не выдержав зловония, мы выскочили наружу.

Еще нам показали огромный барабан, установленный между двумя башнями. Унылый звук его разносился на два легуа, и было похоже, что это грешники, запертые в преисподней, стонут. Тут же находилось и множество других вещей – большие и малые трубы, всякие жертвенные ножи из камня, множество обгорелых, сморщенных сердец индейцев. И всюду – кровь!

Молчали мы, не в силах произнести ни слова, лишь Кортес сумел сказать Мотекосуме:

– О Великий Мотекосума, не понимаю, как ты, столь славный и мудрый правитель, не убедился до сих пор, что все эти идолы – злые духи, именуемые детьми дьявола. Чтобы убедить тебя в этом, разрешите на вершине этой башенки водрузить крест, а в ее помещении, где находятся ваши Уицилопочтли и Тескатлипока, поместить изображение Девы Марии. Увидишь сам, сколь милосердна и прекрасна она и сколь ужасны ваши идолы.

Но Мотекосума ответил очень немилостиво:

– Сеньор

Малинче! Если бы я знал, что ты будешь поносить моих богов, я никогда бы не показал их тебе. Для нас они – добрые боги. От них идет жизнь и смерть, удача и урожай, а посему мы им поклоняемся, приносим жертвы.

Тлауликоли, которому я рассказал все, увиденное мной тогда, лишь повторил слова императора. И это было выше моего понимания. Как можно преклонять колени пред чудовищами? Как можно приносить им в жертвы людей? И как можно самому при том оставаться человеком?

– Ты сам ответил мне, что богу необходимо отдать причитающееся, – сказал Тлауликоли, напоминая пересказанную ему притчу о динарии кесаря. – И вы отдаете вашему богу души, мы же отдаем жизнь, чтобы они вернули эту жизнь. Наша кровь поит солнце, и оттого солнце продолжает движенье по небосводу, а мир греется в лучах его. И звери живут в лесах, а люди в городах. Ты восторгался богатствами Теночтитлана и великолепием его, но разум, чтобы построить этот город, нам дали боги. И силы. И камень. И воду. И землю. И все семена, которые в этой земле есть.

Он был сердит и ушел, как я полагал, надолго. Однако вскоре Тлауликоли вернулся, и с ним были двое молодых мужчин. Они принесли еды и питья, а еще расстелили свежие циновки, чтобы мы с Ягуаром могли сесть. Когда же воины ушли, Тлауликоли продолжил прерванный мной рассказ.

…Ицкоатль привел меня к тайным дверям храма и произнес слово, по которому жрец пропустил нас внутрь. Признаться, в тот миг я испытывал страх, но доверял моему учителю.

За дверью обнаружился коридор, освещенный весьма скудно, и новый жрец, в одеяниях просторных и измаранных кровью, велел нам следовать за ним. Он вывел в огромный зал, пустой, если не считать плоского камня. Но стены зала украшали картины, выполненные весьма и весьма умело. Они изображали войны и победы, а также принесение жертв Тескатлипоке.

Однако меня удивило отнюдь не это, но то, что у воинов на всех картинах были головы ягуаров.

И тут тяжкий гул разнесся по залу, а стены раздвинулись, пропуская существ, которые показались мне невиданными. Вспыхнуло пламя на камне, освещая стены и потолок, по которым неслись не то звери, не то люди.

Они же окружили нас. И только когда подошли совсем близко, то увидел я, что это все-таки люди. Сходство с чудовищами им придавали шкуры ягуаров, выделанные весьма умело. Морды зверей возлежали на головах и крепились обручами, как и длинные лапы, превращенные в подобие рукавов. Глаза зверей были сделаны из желтого камня, который привозят с моря, а клыки и когти – из обсидиана.

Воины были равны и статью, и облачением, и лишь когда один выступил вперед, я увидел, что руки его обхватывают широкие браслеты.