Брат мой, враг мой

Уилсон Митчел

– Вики, не можешь ли ты одолжить мне пятьдесят долларов?

– Я с радостью дам тебе пятьдесят долларов, Дэви.

Дэви улыбнулся и снял руку с телефонной трубки.

– Передайте мистеру Броку, что сегодня мне некогда, – сказал он. – Конечно, если мистер Брок пожелает прийти сам, мне не нужно будет специально посылать к нему человека с деньгами.

– Но что случилось с Марго? – спросила Вики, когда он повесил трубку. – Она когда-нибудь задерживала высылку денег?

– Никогда. Должно быть, там что-нибудь неладно.

Он встал и хотел было позвать Кена, но раздумал. Вместо этого он снова взял телефонную трубку и продиктовал телеграмму на

Запад: «Всё ли благополучно? Немедленно телеграфируй».

Вики уже стояла в пальто и шляпе. Она торопилась отнести деньги Броку, опасаясь, как бы Дэви не передумал.

Из всех присутствовавших в номере гостиницы только Карл Бэннермен заметил, что Марго принесли телеграмму. Рассыльный постучал в дверь, вошел и, поняв, что идет деловое совещание, на цыпочках прошел к Марго сквозь стелющийся дым дорогих сигар, пронизанный лучами солнца.

Три месяца полного пренебрежения к его особе поколебали в Карле всё, кроме внешней самоуверенности; сегодняшнее совещание было как бы ещё одним подтверждением того, что происходило с ним в последнее время. Здесь живо и со знанием дела обсуждались разные технические подробности, которые были недоступны его пониманию, и Карл чувствовал себя несчастным, очень усталым и никому не нужным. Только благодаря привычке ему удавалось сохранять понимающий вид; в душе же Карл сознавал, что он – неудачник, что ему уже под шестьдесят и что настоящая жизнь прошла мимо.

Он наблюдал за Марго, читавшей телеграмму. Лицо её стало напряженным, и у Карла мелькнула безумная надежда, что вот сейчас она встанет и объявит о какой-то катастрофе, такой разрушительной, что как бы ни были велики жизненные успехи всех присутствующих, отныне они ровно ничего не значат и всем придется начинать сначала. Но Марго сложила листок пополам и как ни в чём не бывало взялась за свой блокнот. Надежды Карла медленно погружались в невыносимо глубокие бездны мрака.

А ведь всего три месяца назад, когда он получил набросанную второпях служебную записку, радость его не знала границ. До тех пор, пока он не увидел слово «Голливуд», написанное рукой Волрата, он даже и не мечтал попасть туда, но с той минуты он стал совсем другим человеком. Его давно уже мучили внезапные приступы отвращения к самому себе, к своей фальшивой и жалкой жизни – в такие моменты он яростно внушал себе, что скоро наступит день, когда он в чём-то покажет настоящий «высший класс». И вот пришла минута, когда он понял, что надежда показать какой-то «высший класс», которую он пронес через всю свою жизнь, в сущности сводилась к мечте найти такое место, такой мир, где то, что он умеет делать, считалось бы почетным, где он сам считался бы «высшим классом». Ведь Голливуд – единственное место на земле, где иллюзия стала предметом производства, а создавать иллюзии – единственное, в чём Карл чувствовал себя великим мастером.

Он пустился вдогонку за Волратом и Марго через несколько дней после их отъезда, и везде, где бы он ни останавливался, без труда обнаруживал следы большого «кэнинхема». Сначала Волрат и Марго регистрировались в гостиницах каждый отдельно: мистер Волрат и мисс Мэллори. В одном городке штата Миссури они вдруг стали мистером и миссис Аткинс, но, по слухам, между ними произошла страшная ссора: миссис Аткинс, хлопнув дверью, выбежала из гостиницы и помчалась на вокзал; мистер Аткинс не сразу последовал за ней – он догнал её на своей машине уже на полдороге и привез обратно. Следующие триста миль «кэнинхем» вез мистера и миссис Аткинс без всяких происшествий.

Но в штате Юта мистер Волрат и мисс Мэллори поселились в отдельных номерах, и горничная рассказывала, что они почти не разговаривали друг с другом. В Фениксе мистера и миссис Аткинс приняли за молодоженов, но, переехав пустыню и остановившись в большом голливудском отеле, мистер Волрат снял номер из пяти комнат, а его секретарша мисс Мэллори поселилась в отдельном номере этажом ниже. Мистера Волрата сейчас нет дома – что ему передать?

Мистера Волрата не было дома несколько недель, но его имя появлялось во всех газетах в связи с катастрофами, которые он вызвал, наводнив биржу акциями авиационного завода. В течение трех дней газеты печатали на первых страницах сенсационные сообщения о распродаже акций, так как некий сенатор потребовал объяснений, почему акции меньше чем за неделю упали на тридцать два доллара. Но Волрат не пожелал входить в объяснения, и когда шумиха утихла, о нем заговорили как о блестящем молодом финансисте, который нажил на этом деле шесть миллионов чистоганом.

Имя его теперь было окружено ореолом таинственности и успеха и начало появляться в газетах, связанных с кинопромышленностью, которые Карл с жадностью прочитывал от доски до доски. Имя Волрата то и дело появлялось рядом с громкими именами Ласки, Лэммла, Де-Милля, Шенка и Бэрли. Ходили слухи, будто он помолвлен с одной из самых неприступных голливудских актрис, а одна газета даже напечатала интервью, якобы в виде исключения данное её корреспонденту: рассказ о том, как всемирно известная кинозвезда и молодой смельчак-финансист нашли друг в друге родственные души; теперь они намерены поселиться в кремовом особняке и обзавестись детьми, как обыкновенные смертные. Опровержения были краткими, но исполненными достоинства.

Неделя проходила за неделей, а мистера Волрата всё ещё было невозможно застать дома, и Карл со всё возрастающим отчаянием звонил Марго по телефону, пока наконец они не встретились, чтобы вместе позавтракать. Карл был удивлен происшедшей в Марго переменой. Она загорела, волосы её были подстрижены короче и спускались на шею мягкими локонами, но в глазах застыло напряженное выражение.

– Вы мне только одно скажите, – допытывался Карл. – Волрат знает, что я ещё жив?

– Карл, – с раздражением сказала Марго, – вы ведь исправно получаете жалованье, не так ли?

– Но это же смешно, малютка: этот малый делает для меня то, чего никто никогда не делал. Можно подумать, что я тут как сыр в масле катаюсь, а на самом деле я мечусь, точно волк в клетке.

– Ну, сейчас всем нелегко.

– Нет, вы поймите! Сбылось то, о чём я мечтал тридцать лет, а толку никакого. Значит, тридцать лет ухлопаны впустую. Но знаете, что, по-моему, тут самое неприятное?

– Нет, не знаю.

– Страдает моя гордость, вот что. Я думал, наконец-то я буду делать то, что лучше всего умею, а этот сопляк каждую субботу бросает мне несколько долларов и говорит: «Вот тебе подарочек, на, ешь!» Это очень обидно.

– Почему же вы не уйдете?

– А почему вы не вздохнете наконец свободно? Черт его знает, что за человек этот Волрат – кто с ним работает, тот никогда не бывает веселым. Даю вам слово – я ничуть не сержусь на него за аферу с акциями. У меня было своих полтораста акций. Шепни мне кто-нибудь, что он хочет разгрузиться таким манером, я бы вовремя сбыл их за четыре с половиной тысячи. Но, в конце концов, плевать – ведь это же только деньги.

– Ну ладно, ладно. Чего же вы, собственно, хотите, Карл?