Брат Волк
Шрифт:
В отчаянии Ренн дышала на пальцы, потом догадалась и сунула руку за пазуху, под мышку. Рука казалась какой-то необычайно тяжелой, словно неродной.
И снова ее душу охватил страх: неужели и она умрет в одиночестве на этой проклятой ледяной реке, как отец? Неужели она никогда больше не увидит Фин-Кединна? И Торака с Волком? Ведь даже если они остались в живых, как ей теперь отыскать их?
Ренн зубами стащила со второй руки рукавицу и стала шарить на шее в поисках свистка из птичьей косточки, который дал ей Торак. Потом изо всех сил подула в свисток, но не услышала ни звука. Может, она что-то делает неправильно?
Ренн дула в свисток до тошноты, до головокружения. «Нет, они не слышат, они не придут, – думала она. – Они давно уже выкопали пещеру и спрятались. Если, конечно, они еще живы…»
На вкус свисток был чуть солоноватым. Интересно, это вкус глухариной косточки или ее слез? «Нет никакого смысла проливать слезы», – заявила она себе. И, крепко зажмурившись, снова стала дуть в свисток.
Она очнулась, чувствуя, что ее окутывает восхитительное тепло. Снег стал теплым и мягким, как олений мех. И она зарылась в него, потому что ей ужасно хотелось спать, трудно было веки разомкнуть… Ей так хотелось спать, что даже в спальный мешок заползти не было сил…
Чьи-то голоса заставили ее проснуться. Фин-Кединн и Саеунн зачем-то пришли ее навестить.
«Лучше б дали поспать», – рассердилась она, но открыть глаза было лень.
Она услышала голос брата; Хорд, как всегда, презрительно фыркал:
«Почему она сделала такое маленькое убежище? Почему она никогда ничего не может сделать как следует?»
«Ты несправедлив, Хорд, – сказал Фин-Кединн. – Она сделала все, что было в ее силах».
«И все-таки, – послышался голос Саеунн, – вход она могла бы сделать получше».
«Я слишком устала», – пробормотала Ренн.
И тут вдруг дверь рывком распахнулась, и на нее так и посыпались ледяные осколки.
– Закройте дверь! – сердито крикнула она.
Одна из собак прыгнула прямо на нее, осыпая ее снегом и подталкивая своим холодным носом под подбородок.
– Уходи! – крикнула Ренн. – Уходи! Плохая собака!
– Проснись, Ренн! – закричал Торак ей в самое ухо.
– Отстань! Я же сплю! – шептала Ренн, зарываясь лицом в снег.
– Нет, ты не спишь! – еще громче заорал Торак. Он и сам мечтал вот так лечь и заснуть, но сперва ему пришлось расширить пещеру, чтобы хватило места для него и для Волка. Затем он снова принялся будить Ренн. Если теперь она вновь уснет, то может и не проснуться. – Да проснись же, Ренн! Проснись! – Он схватил ее за плечи и встряхнул. – Ну, давай, просыпайся!
– Оставь меня в покое, – пробормотала она. – Со мной все в порядке.
Ничего себе в порядке! Лицо у Ренн распухло и воспалилось, все иссеченное снегом и льдом, глаза превратились в щелки. Пальцы правой руки затвердели и казались покрытыми воском, как у того мертвого из племени Благородного Оленя.
Расширяя пещеру, Торак все думал, сколько бы еще времени смогла продержаться Ренн, если бы они ее не нашли, и сколько времени еще сумели бы продержаться на этом ветру они с Волком, если б не обнаружили ее пещерку? Сил у Торака оставалось совсем мало, их вряд ли хватило бы, чтобы вырубить новую пещеру.
Из всех троих наилучшим образом держался Волк. У него была такая густая шерсть, что снег на ней даже не
Пошатываясь от усталости, Торак закончил расширять пещеру и заложил вход снежными комьями, лишь наверху оставив небольшое отверстие, чтобы мог выходить дым от костра, который он пообещал себе непременно разжечь. Затем он опустился возле Ренн на колени, с огромным трудом подсунул под нее спальный мешок и проворчал:
– Залезай.
Она ногой отпихнула от себя мешок. Захватив в горсть побольше снегу, Торак принялся растирать ей щеки и кисти рук.
– Ой! – взвыла она.
– Сейчас же проснись, не то я убью тебя! – рассердился Торак.
– Ты и так меня уже почти убил! – сердито возразила она.
Понимая, что теперь еще нужно обязательно разжечь костер, Торак растер руки снегом и сунул их под мышки, чтобы немного согрелись. Когда чувствительность к ним вернулась – правда, вместе с болью, – он даже застонал.
– Что ты сказал? – спросила вдруг Ренн, садясь и стукаясь головой о свод пещеры.
– Ничего.
– Да нет, сказал. Ты, верно, сам с собой разговаривал.
– Я разговаривал сам с собой?! Это ты разговаривала со всем своим племенем!
– Ничего подобного! – возмутилась она.
– Болтала, со всеми болтала, – поддразнил он ее с улыбкой.
Наконец-то Ренн удалось стряхнуть с себя этот ледяной сон! И Торак никогда еще так не радовался тому, что кто-то на него злится.
Совместными усилиями они все же разожгли крошечный костерок. Огню топливо нужно не меньше, чем воздух, и они израсходовали почти половину своих дровишек, чтобы костер хоть немного разгорелся. На этот раз Торак не стал возиться с кремнями и трутом, вспомнив о том, что у них есть готовый огонь, тлеющий в древесном грибе. Но сперва этот крошечный огонек, спавший в берестяном коробке, просыпаться никак не желал, и Торак принялся старательно его раздувать, а Ренн кормила его кусочками трута, которые предварительно грела и сушила в руках. Наконец огонь все же вспыхнул, вознаградив их усилия маленьким, но веселым костерком.
С волос капала талая вода, зубы выбивали дробь. Ренн и Торак склонились над огнем, чувствуя, как оттаивают их руки и лица. Этот огонь куда сильнее согревал их души, чем тела. Всю жизнь они оба засыпали под мирное потрескиванье костра, вдыхая горько-сладкий аромат древесного дыма, и сейчас этот горящий в снежной пещерке огонь был для них точно дыхание родного Леса.
Последнюю полоску вяленой оленины Торак честно разделил на троих. Ренн протянула ему бурдюк с водой, а он даже и не предполагал, до чего ему хочется пить. Сделав большой глоток, он сразу почувствовал прилив сил.
– Как ты меня нашел? – спросила Ренн.
– Это не я, – сказал Торак. – Это Волк. Я не знаю, как он это сделал.
Она немного подумала.
– А я, по-моему, знаю. – И она показала Тораку свисток.
Торак представил себе, как она в темноте дует в этот беззвучный свисток. «Ну и страшно же ей, наверное, было, совсем одной», – думал он. У него-то по крайней мере рядом был Волк!
Он рассказал Ренн о мертвом человеке из племени Благородного Оленя и о том, что нашел третью часть Нануака. Но не стал даже упоминать о тех мимолетных мгновениях, когда в голову ему приходила мысль, что искать ее больше не стоит. Ему было стыдно в этом признаться.