Браток из Нигде
Шрифт:
— Я, че-то, не пойму, бригадир, — сказал Малыш, пожимая могучими плечами. — Нас здесь что, за лохов держат?
— А вы есть лохи, — охотно поддержал его старичок. — Трете за базар, а сами людей поносите, почем зря.
Он был прав, и братва это знала. Называть собеседника прозвищем девицы нетяжелого поведение было крайне нежелательно. Малыш, своим неаккуратно вставленным междометием, только что превратил выигрышную тему в полный отстой. Вовка, тем временем, лихорадочно искал выход их создавшейся ситуации.
— Борзый дедок, — опередив его, констатировал борец.
— Борзыми собаки бывают, — вкрадчиво пояснил ему лжебухгалтер. —
Ситуация ухудшалась на глазах и Вовка торопливо спросил:
— Ты что, отец, законник?
— Нет, — безмятежно глядя выцветшими глазами на бригадира, ответил старичок. — Но у людей всегда спросить могу.
После чего поднялся из-за стола, стряхнув хлебные крошки с пиджака, и обратился к своим лопушкам:
— Пойдемте, племяши. Не о чем здесь разговаривать. А на хомячков я и в зоопарке посмотреть могу.
Вовкино терпение лопнуло окончательно. Он соскочил со стула и, прихватив стальными пальцами дедка за воротник затрещавшего батника, с легкостью оторвал его пола.
— Ты кого хомячком назвал, пень старый?!
Дедок, дождавшись, когда могучая бригадирова длань опустит его на землю, спокойным голосом произнес:
— Гамуле передашь — Змей сходняк собирает. Завтра же!
Вовка застыл в холодящем ознобе. Льда добавил Малыш:
— Это пиздец, бригадир. Полный!
Спорить было не о чем. Змей не был вором в законе — от короны он отказался еще лет десять назад. Но авторитет в уголовном мире имел непререкаемый. Никто лучше него не толковал многочисленные статьи воровского кодекса. На серьезные сходки он приглашался в роли третейского судьи, и приговор, в таких случаях, был окончательным и обжалованию не подлежал. К его прозвищу можно было смело добавлять — Мудрый.
Вовка поднял руку не на вора. Он покусился на самую верхушку козырной колоды — председателя Верховного Суда воровского мира СССР. Косяк этот можно было исправить только одним способом — прямо сейчас разбежаться и со всей своей дури грохнуться башкой о ближайший угол.
— На дно надо ложиться, бригадир, — сделал окончательный вывод борец. — Разбегаемся, куда глаза глядят…
Глаза выбрали единственно верное направление: тьмутараканьская бабкина деревушка. Через неделю Вовчик немного успокоился и даже начал заигрывать с немногочисленными деревенскими молодухами, самой младшей из которых было около тридцати.
В окружении привычного гогота, блеяния и мычания ностальгически вспомнилось беззаботное детство. Иногда, забавы ради, он боролся с бабкиным бычком, имевшим странную кличку Дездемона. Если удавалось наловить на утренней зорьке жирную плотву, то день считался удачным — других карасей в окрестностях не водилось. А разводить можно было разве что кроликов. На десятый день своей размеренной деревенской жизни Вовка увидел въезжающую в деревню кавалькаду джипов. В гости нагрянула братва.
— Бабуль, я ухожу, — торопливо сказал он старушке, открывая заднее окно покосившейся избушки. — Будут спрашивать, где я, не вздумай врать — эти волки сразу почуют.
Бабку вплетать в свои разборки не хотелось.
— Убивцы за тобой, внучок, приехали? — безмятежным голосом осведомилась старушка.
Вовка вздрогнул. Бабку он немного побаивался с самого детства — ни один секрет не проходил мимо ее бдительного ока. Второй глаз у бабки тоже присутствовал, но был стеклянным, с небольшой трещинкой на роговице, отчего ее строгое
— Помоги-ка мне, внучок, — сказала старушка, пытаясь сдвинуть громоздкий пыльный сундук, стоявший у почерневшей от времени стены. — И не стой ты, как баран, видишь — силенок не хватает.
— Бабуль, ты, че, на старости лет совсем из ума выжила?! С минуты на минуту братва двери выносить начнет, а она мебель переставлять надумала! — заорал Вовка, но, видя, что бабка не обращает на него никакого внимания, плюнул и одним рывком сдернул сундук, под которым оказался темный провал, дохнувший прелой сыростью.
— Лезь, давай! — подтолкнула она внука в спину. — Не задерживай! Мне еще его на место ставить.
— Я тебе бандеровец какой, чтобы в норах прятаться?
Бабка ухватила его жилистой рукой за воротник и неожиданно сильным толчком отправила в полет. Вовка, кубарем прокатившись по земляным ступеням, грохнулся всем центнером массы об пол и отключился…
Очнувшись, он с недоумением огляделся по сторонам. Погреб оказался довольно просторным, с каменными стенами и сталактитовым потолком. С трудом задрав чугунную голову наверх, Вовка краешком сознания отметил пропавший люк. Другой краешек — зрения — ухватил какое-то шевеление в углу пещеры. Там, бормоча речитативом незнакомую заунывную песню, каковую обычно пели шаманы в "Клубе кинопутешественников", сидел на корточках обросший, бородатый мужик в овчинном тулупе и жарил на вертеле ароматное мясо. Блики костра оживляли тени, прячущиеся в глубине подземного грота, и от этого Вовке сделалось немного жутковато.
Он поежился. На нем были спешно наброшенная кожаная косуха и дорогой спортивный костюм немецкого производства, при виде которого простой советский обыватель с завистливым ехидством непременно вспоминал модную поговорку: "Кто носит шмотки «Адидас», тому любая баба даст". Но от жуткого холода, царившего в пещере, шедевр легкой германской промышленности был слабой защитой: тепло от костра до Вовки не добиралось.
Мужик, тем временем, не обращая ни малейшего внимания на очнувшегося гостя, налил в немытый, с масляными разводами стакан какую-то мутноватую жидкость. С наслаждением, громко хлюпнув при этом одной ноздрей, он шумно нюхнул содержимое и одним бульком отправил его в широкую глотку, не забыв при этом довольно крякнуть. После чего, яростно почесав подмышку, достал оттуда какое-то насекомое, размерами и формой напоминающее разжиревшего таракана. Внимательно осмотрев усатую тварь при неровном свете костра, мужик положил к себе на зуб это членистоногое нечто, задумчиво надкусил и с отвратительным хрустом выплюнул на грязный пол пещеры.
— Ну, ты, и силен, бродяга! — вслух восхитился Вовка, едва сдержав рвотные позывы отощавшего желудка — Закусь у тебя, конечно, мировая, но лучше бы ты ее поменял.
— Херла куш изнын апташлы? — сиплым голосом пропойного забулдыги спросил его мужик.
— У-у, братуха! — с усмешкой протянул бандит. — Хавчик уже не поможет. Тебе чердак менять нужно. Водка, брат, она и не таких героев губила.
Мужик, не обратив никакого внимания на явное оскорбление, невозмутимо продолжил:
— Бирсу винлыкта шамохаш кесдес?