Братство фронтовое
Шрифт:
Незабываемым и дорогим останется день, когда мне вручили боевой орден.
* * *
Тяжелобольные находятся в палатах на койках, остальные отдыхают во дворе. Вдруг неожиданные звуки позывных радио.
Товарищи радиослушатели! Сегодня в 11 часов 30 минут вечера будет передано важное сообщение. Слушайте нашу радиопередачу!
Голос диктора всколыхнул весь госпиталь. Не ложились спать, собрались у радио, смотрели на часы, считая оставшиеся минуты.
И вот послышались шумы в репродукторе и вслед за ними голос диктора:
–
Генерал-полковнику Попову,
Генерал-полковнику Соколовскому,
Генералу армии Рокоссовскому,
Генерал-полковнику Коневу...
Приглушенный гул пронесся по толпе... Оживление... и вновь все замолкают, слушая приказ:
– Сегодня, 5 августа, войска Брянского фронта при содействии с флангов войск Западного и Центрального фронтов в результате боев овладели городом Орел.
Сегодня же войска Степного и Воронежского фронтов сломили сопротивление противника и овладели городом Белгород... ...Сегодня, 5 августа, в 24 часа столица нашей Родины Москва будет салютовать нашим доблестным войскам, освободившим Орел и Белгород, двенадцатью артиллерийскими залпами из 120 орудий...
Куранты Кремля выбивают время. Последние перезвоны сливаются с гулом салюта. Раздался грохот орудий. Московское небо осветилось разноцветными огнями.
Это был первый салют, салют незабываемой радости наших побед...
Огни Победы
После госпиталя я был признан непригодным к строевой службе. Меня послали работать начальником клуба сортировочно-эвакуационного госпиталя (СЭГ) в Москве. Здесь же я продолжал и долечиваться.
Дела клуба заставили меня забыть о своей неполноценности, как определили мое состояние в отделе кадров политуправления фронта.
Госпиталь располагался в прекрасном помещении. Отличный клуб, сцена. Ежедневно для раненых устраивались концерты или демонстрировались кинокартины. Нередко здесь выступали лучшие силы столицы: солисты Большого театра В. В. Барсова и М. Д. Михайлов, Краснознаменный ансамбль песни и пляски Советской Армии под руководством А. В. Александрова, ансамбль песни и пляски Московского городского Дворца пионеров под руководством В. С. Локтева, артисты цирка. В госпитале регулярно читались лекции, организовывались художественные выставки. Здесь открылась и выставка моих фронтовых работ.
Замполит попросил меня явиться в офицерскую комнату для встречи с ранеными.
– Вот и сам автор, - сказал он, представляя меня.
Бывший директор планетария Е. З. Гиндин ведал в госпитале политработой, горячо интересовался делами клуба, досугом раненых и больных. Немного сутулясь, он провел рукой по густым с проседью волосам и низким голосом предложил мне провести с товарищами беседу по работам, показанным на выставке.
На стенах развешаны фронтовые зарисовки, несколько работ на холсте, выполненных за время лечения.
Эпизоды боев под Смоленском, Серпуховом, Юхновом, Ржевом, Жиздрой, Москвой привлекали внимание
– Скажите, товарищ капитан, - обратился раненый офицер Беззубов, показывая костылем на один из рисунков, - этот Холм Березуйский не тот, что под. Ржевом?
– Он самый.
– Так это же участок нашей армии. Перед наступлением я был там со своей разведкой. В период наступления мы шли левее города Ржева, со стороны Сычевки.
– Выходит, одна армия. Наша дивизия прорывалась в направлении между Ржевом и Сычевкой, - ободренный, рассказываю я.
– Наш батальон брал этот самый Холм Березуйский. Во время привала я и сделал набросок.
– Так все знакомо, так все оживилось в памяти, что нельзя без волнения смотреть, - возбужденно говорит раненый офицер, не отрывая своего взгляда от фронтовых зарисовок.
– А здесь я узнаю свое, - с волнением обращается раненый с гипсом на руке и повязкой на голове.
– Эту Буду мы будили, будили по ночам, - смеется он, показывая на рисунок села Буда Монастырская.
– Откуда же известна вам эта Буда?
– Да я же из третьего батальона 97-го полка, товарищ капитан!
– Выходит, из одной части, - весело обращаюсь я к нему.
– Ну а как же!
– широко улыбаясь, отвечает раненый комсомолец Павлюков. Комиссаром батальона у нас был Наумов, такой скуластый, среднего роста. Вы с ним не раз приходили в наш батальон, Я хорошо помню.
– Раненый перебегает взглядом то на меня, то на рисунок.
– Только жаль нашего комиссара. Его ранило, и неизвестно, где он сейчас. Хороший был комиссар. Командир роты часто кричал на нас. Как только ,появится комиссар, комроты притихает. Таким ласковым становится. Комиссар любил нашего брата. Где он только теперь?
Разговор от рисунков переходил в горячую беседу с воспоминаниями о том, что было пережито на фронте каждым из нас, о боевых товарищах. Рисунок разрушенной подмосковной деревни воскресил увиденное на дорогах войны. Сгорбившийся старик с обнаженной головой. Он стоит вместе с внучкой, опираясь на сучковатую палку, и со слезами смотрит на полузанесенные снегом тела убитых. Вдали печные трубы на пепелищах. Подобные картины видел каждый фронтовик.
За рассмотрением рисунков, за разговорами незаметно прошло время. В комнату торопливо вошла сестра-хозяйка и напомнила, что наступило время ужина.
* * *
По делам клуба ранним утром я направлялся в обком союза работников искусств. Чем ближе подъезжал к центру, тем медленнее шел трамвай. Образовался затор. Я пересел на троллейбус. Но это не ускорило дела. Остановка площадь Маяковского. Необычное скопление москвичей приостановило движение. Слышим возгласы:
– Скоро поведут...
На площади Маяковского, по Садовой-Кудринской, улице Горького вдоль тротуаров собирались москвичи.
Люди ожидали, когда поведут пленных гитлеровцев.