Братство камня
Шрифт:
— Водитель грузовика заснул за рулем. Он сам это признал. Ты ни при чем.
— А как быть со спиртным? У меня взяли тест на содержание алкоголя в крови, так что, не вмешайся Шарль, я могла бы загреметь в кутузку!
— Говори тише.
Диана наклонила голову и пощупала повязку на лбу и висках. Она чувствовала, что вот-вот потеряет сознание. Голод и усталость сделали свое дело. Даже не простившись с матерью, она направилась к главному входу, но внезапно вернулась и сказала:
— Хочу, чтобы ты кое-что знала.
— Что именно?
Две медсестры прошли
— Все это — твоя вина.
Сибилла скрестила руки на груди.
— Как легко ты меня судишь, — бросила она, принимая вызов дочери.
Диана снова повысила голос:
— Ты никогда не задавалась вопросом: как я оказалась в столь плачевном состоянии? Из-за чего моя жизнь пошла прахом?
— Ну что ты, конечно нет! — с иронией ответила Сибилла. — Я пятнадцать лет наблюдаю, как моя дочь погружается в бездну, и только посмеиваюсь. А на прием ко всем парижским психологам я ее вожу, чтобы соблюсти приличия. Стараюсь разговорить, пробить кокон молчания — всего лишь для очистки совести. — Она перешла на крик: — Я целую вечность мучительно пытаюсь понять, в чем твоя проблема. Как ты смеешь упрекать меня?
Диана издала горький смешок:
— Все та же соломинка в чужом глазу…
— О чем ты?
— Это камень в твой огород.
Они снова замолчали. В темноте тихо шелестела листва. Сибилла нервно поправляла ладонью волосы.
— Ты слишком далеко зашла, моя дорогая, — жестким тоном произнесла она. — Будь любезна объясниться.
У Дианы закружилась голова. Сейчас ее прошлое наконец-то выплывет на свет божий.
— Я нахожусь в таком состоянии из-за тебя, — выдохнула она. — Из-за твоего эгоизма и полного равнодушия ко всему, что не касается тебя лично…
— Как ты можешь бросаться подобными обвинениями? Я воспитала тебя одна и…
— Я говорю о твоей истинной сущности, а не о той роли, что ты играешь на публике.
— Да что ты знаешь о моей, как ты выразилась, «истинной сущности»?
Диане казалось, что она идет по раскаленной проволоке.
— Я могу доказать свои слова…
Стоп. Сигнал опасности. Голос Сибиллы дрогнул:
— До… доказать? Как доказать?
Диана перевела дыхание и заговорила — медленно, чеканя каждый слог:
— Свадьба Изабель Ибер, июнь восемьдесят третьего. Тогда-то все и случилось.
— Я ничего не понимаю. О чем ты говоришь?
— А ты не помнишь? Ничего удивительного. Мы целый месяц готовились, только о том и говорили, но не успели прийти, как ты куда-то исчезла. Оставила меня одну, в моем дурацком девичьем платье, в дурацких девичьих туфельках, с дурацкими девичьими иллюзиями.
Сибилла выглядела изумленной:
— Я едва помню ту историю…
Внутри у Дианы что-то сломалось. Она почувствовала подступающие к глазам слезы, но справилась с собой:
— Ты бросила меня, мама. Ушла с каким-то мужиком…
— С Шарлем. Мы в тот вечер познакомились. — Сибилла снова повысила голос: — По-твоему, я должна была вечно жертвовать ради тебя своей личной жизнью?
Диана
— Ты меня бросила. Просто-напросто бросила!
Мгновение Сибилла пребывала в нерешительности, потом подошла, раскрыв дочери объятия.
— Послушай… — произнесла она совсем другим тоном. — Прости, если я тогда тебя обидела. Я…
Диана резко отпрянула назад:
— Не прикасайся ко мне. Никто не смеет меня трогать.
В это мгновение она поняла, что ни за что на свете не расскажет матери правду, и приказала:
— Забудь все, что я говорила.
Она чувствовала себя твердой как сталь, окруженной силовым защитным полем. Это была единственная польза, которую она извлекла из случившейся с ней трагедии: печаль и страх сублимировались в ледяную ярость и самообладание. Диана кивнула на отделение детской хирургии — окна реанимации слабо светились:
— Если ты сохранила способность плакать, прибереги слезы для него.
Она развернулась на каблуках и пошла прочь. Шелест листвы окутал ее погребальным покровом.
10
Шли дни, проходили ночи.
Диана перестала их считать. Ритм ее жизни отмеряли тревожные сигналы в палате реанимации. За время, прошедшее после их с Сибиллой стычки в парке, Люсьен перенес четыре мидриаза. Четырежды зрачки ребенка расширялись и застывали, предвещая неминуемый конец. В момент каждого кризиса врачи через дренажные трубки откачивали несколько миллилитров спинномозговой жидкости, помогая мозгу выжить. Пока что им удавалось избежать худшего.
Она жила, обратившись в слух, ловя каждое слово докторов, истолковывая каждый взгляд, любую едва заметную модуляцию голоса, и люто ненавидела себя за эту зависимость. Вопросы бились в ее мозгу, терзали, как непрекращающаяся пытка. Диана спала урывками и так устала, что моментами даже не осознавала, бодрствует она или видит кошмарный сон. Состояние ее здоровья стремительно ухудшалось, но она по-прежнему отказывалась принимать какие бы то ни было лекарства. По сути дела, это умерщвление плоти одурманивало ее, оглушало на манер религиозного транса, позволяя не смотреть в лицо страшной правде: надеяться было не на что. Жизнь в Люсьене поддерживали только бесчувственные приборы и медицинские технологии.
Чтобы оборвать тонкую ниточку, достаточно просто нажать на кнопку.
В тот день, часа в три, Диану подвел ее собственный организм. Она потеряла сознание на лестнице педиатрического отделения и пересчитала спиной целый марш ступеней. Эрик Дагер ввел ей внутривенно глюкозу, после чего приказал поехать домой и поспать.
Вечером, около десяти, Диана вернулась в отделение — закусившая удила, разъяренная, больная, но живая. Ее одолевало смутное предчувствие: ждать осталось недолго. Диане казалось, что каждая деталь подтверждает эту страшную истину. В здании было очень душно. На первом этаже слабо мерцали лампы дневного света. Она поймала взгляд проходившего мимо санитара, и он показался ей уклончивым. Повсюду дурные предзнаменования: смерть совсем близко, дышит ей в спину.