Братство
Шрифт:
— Там живет один очень дорогой мне человек, — объяснил он.
— Давай, давай, вали. Гомиков бесы, наверно, не трогают, — заметил Кулио.
После этих слов Эльф отчаянно взъерошил волосы, разрыдался и пулей вылетел вон.
— Ты что творишь? — гневно обронил Самурай.
Кулио громко и четко послал его подальше. Самурай спокойно встал, посмотрел внимательно на всех поверх очков, поправил ножны…
И тихо вышел.
Братьев осталось пятеро.
Следующим свинтил Бюргер. Свой уход он толком объяснить не смог. Сбивчиво
Викинг и Киборг ушли вместе. Левая рука Кулио и правая.
— Если кому-нибудь тут все еще интересно, — сообщил Викинг напоследок, — мы будем продолжать сражаться. Мы уже договорились: по четным числам главным в нашем штурмовом миниподразделении будет Кибби, а по нечетным — я. Кулио, а ты… а ты, блин…
Бородатый детина не нашелся, как обозвать шефа, и обиженно замолчал.
— Вот, — сказал Киборг. — Возьми.
Он протянул едва не плачущему журналисту пейджер.
— Ты. Всегда. Найдешь. Меня. — объяснил Киборг. — Нажмешь. Кнопку. Большую. Серую.
Кулио, Степан и Куклюмбер остались втроем.
— Ну и? — Кулио выжидательно посмотрел на Степана с бобром покрасневшими глазами. — Вам что, нужно особо оскорбительное слово, чтоб вы умотали к чертям собачачьим?
— Жалкая скотина, — прошипел Куклюмбер. — Пошли, Стёпка! Пошли от этого гундоса подальше. Спорим, он сейчас налижется в сопли? А через час его пьяного бесы найдут и спустят в шлюзы! Стопудово!
— Но я… — начал Степан.
Куклюмбер с силой потянул журналиста к выходу, упираясь в пол хвостом.
— Пойдем! Мы организуем свое Братство, с покером и бобрихами. А этот… пусть сидит тут и жалеет себя.
— Я все еще верю в тебя, Кулио, — пробормотал Степан уже на пороге.
В горле стоял ком. Глаза журналиста были на мокром месте, и он постоянно моргал, чтобы не расплакаться от досады. Все его мечты рухнули в одночасье.
А Кулио сидел, уперев взгляд в стол, и молчал.
Он остался один.
Глава 19
Редко да метко
Через неделю после распада Братства Степан с Куклюмбером сидели на крыльце разгромленного тибетского особняка и закусывали ломтями вяленого мяса яка. Журналисту кусок в горло не лез. Он запивал кислючим морсом и постоянно морщился.
Из залы донесся хруст, и со стены внутри отвалился большой пласт треснувшей штукатурки. Даже после былых гулянок дом Братства не выглядел столь плачевно.
— Не надо было сюда идти, — нервно оглянулся бобер и перекинул из лапы в лапу небольшую динамитную шашку. — Зуб даю, здесь неспокойно. Возможно, даже засада. Глянь, как усадьбу разломали: Мох знал о местоположении штаба. Его прихвостни, поди,
— Наверное, — уныло согласился Степан. Он устал и все еще волновался за маман. Накануне журналисту удалось дозвониться и коротко с ней переговорить, но волнения от этого меньше не стало. — В Багухармо наверняка есть выжившие. Вот бы у трактирщика чего-нибудь поесть спросить, кроме этого сушеного яка…
Степан с усилием проглотил нежующийся кусок мяса и пригубил морса.
Куклюмбер жестом попросил у него крынку и тоже приложился к кисленькому. Бесцеремонно утер морду жилеткой журналиста и проворчал:
— Я ночью сегодня на разведку ходил — глушняк. Трактир сгорел. Почти всю деревню под фундамент порушили! Монахи забаррикадировались в своих подземных огнеупорных кельях и никого не пускают. Хавка-то у них, быть может, есть, только она им самим нужна. Так что пей кислятину и жуй яка.
— Холодильник Фантика жалко, — сокрушенно проговорил Степан. — Открыть ведь наверняка не открыли, но украли. Варвары. Король расстроится.
Бобер промолчал. Постучал хвостом, допил морс и катнул пустую тару в заросли высокогорных лопухов.
Степан вспомнил, как помогал изгнанному королю расставлять хитрые охранные устройства вокруг его любимого бронехолодильника. Датчики движения, пирокапканы, мышеловки, силки… Судя по отработавшим капканам и разряженной растяжке с арбалетом, мародеры не ушли безнаказанно, но холодильник прихватили с собой. Даже разбросанные по периметру кухни обереги и накаляканные над дверью цветные мелками руны не спасли от адова войска, которое прошло по этим краям как саранча.
Журналист горько вздохнул и уронил голову.
— Э, боец, — встревожился бобер и дружески похлопал скисшего журналиста лапой по коленке. — Ты чего раскозявился тут мне, а? Запомни, молодой человек: выход — он всегда есть.
Степан кивнул, но настроение у него не поднялось. Они пришли сюда вчера вечером, и с того времени ничего не удалось придумать. Вокруг — пожарища. В душе — свалка. А в желудке — як с морсом…
— И-и-и-ех, — протянул Куклюмбер через минуту, словно угадал невеселые мысли журналиста, — а вкусно пожрать, как организм ни обманывай, все равно хочется. Впору хоть снова в котел к тем горгульям возвращайся! Там батат, помню, плавал… Сейчас бы фритюрницу, а, Стёпка? Или дешевый общепит на крайняк.
Степан поднял голову.
Совершенно неожиданно его осенило, и журналист даже на секунду потерял дар речи от волнения. Он вскочил, щелкнул пальцами, задвигал губами и вытаращил глаза, подбирая слова.
— Вижу, тебе еда нужна даже больше, чем мне, — опасливо отодвигаясь от пригарцовывающего журналиста пробормотал Куклюмбер.
— Эх, я балбес! — наконец воскликнул Степан. — Как же раньше не догадался…
— Так. Не томи уже, дедуктор.
— Тетя Эмма! Горгулья! Она тут неподалеку живет, в пещере… Я ж ее знаю! Она нас приютит по старой дружбе и накормит!