Братья Ашкенази. Роман в трех частях
Шрифт:
— Почему не работает фабрика? — с беспокойством спросил он. — Сегодня ведь не праздник.
Врачи разъяснили ему его положение.
— Хорошо, я умру, — сказал он, — но я хочу слышать, как работает фабрика. Иначе я не смогу спокойно умереть.
Старика послушались. Заревели фабричные гудки. Заработали паровые машины. Больной навострил уши, прислушался. Кривая улыбка разлилась по его лицу и застыла навеки.
Сыновья встали перед постелью усопшего на колени. Потом поднялись, расправили сморщившиеся брюки и ушли в свои комнаты.
— Ну наконец-то! — вздохнули
Все трубы, сколько их ни было на фабрике, часами гудели, извещая продымленную Лодзь о кончине мануфактурного короля.
Сразу же после похорон, на которых молодые бароны скучали, томимые своим деланным трауром и необходимостью слушать бесконечное надгробное красноречие, они вызвали к себе толстого директора Альбрехта и велели ему изменить все, чего придерживался их отец и что уже устарело. И все изменилось — от тяжелой мебели в отцовском кабинете, где теперь должны были сидеть его сыновья, до людей на фабрике.
— Молодежь, бери молодежь! — приказывали сыновья Хунце. — Хватит держать здесь старичье. Нам не нужен дом престарелых.
Среди прочих работников фабрики, уступивших место тем, кто моложе и современнее, поста лишился и генеральный управляющий реб Авром-Герш Ашкенази, долгие годы державший свой склад на Петроковской улице. Вместо него взяли его сына Симху-Меера. Это была награда за то, что он одалживал деньги молодым Хунце, когда им требовалось получить баронский титул.
В отличие от своего свояка реб Хаима Алтера, реб Авром-Герш Ашкенази принял как данность войну с сыном, на старости лет выбросившим его из его же дела.
Он очень спокойно выслушал толстого директора Альбрехта, который заехал на карете к нему на склад, чтобы сообщить эту весть.
— Мне очень больно, герр Ашкенази, — сказал как всегда усталый толстый директор, — но молодые бароны не хотят больше держать у себя пожилых людей. Они считают, что ваш сын справится лучше.
— Екклесиаст, он же царь Соломон, говорил: есть время сажать и время выкорчевывать посаженное, время строить и время разрушать, — сказал реб Авром-Герш, приводя цитату по-древнееврейски и затем по-немецки. — Ничто не делается без Бога, герр директор, даже царапина на ногте не появляется без Его ведома.
— Да, придет и моя очередь, герр Ашкенази! — печально сказал толстый директор. — Ничего не поделаешь.
Два немолодых человека молча пожали друг другу руки.
Реб Авром-Герш привел в порядок бумаги, кассу. Тихо, без скандалов, без судов Торы, без разбирательств у раввинов или купцов, он покинул свой склад и отослал ключи на фабрику. Он забрал с собой только том Геморы, который был у него в конторке. Думал было снять и мезузы с дверей, но оставил их на месте. Только поцеловал их в последний раз и попрощался с людьми.
— Будьте здоровы, евреи, — сказал он приказчикам и пожал им руки.
Люди плакали, но сам он не пролил ни единой слезы.
Уже на следующее утро Симха-Меер привел рабочих и велел им отремонтировать
То же самое имя, новое и чужое, стояло на всех бумагах фирмы.
Когда Янкев-Бунем узнал в Варшаве, что его брат Симха-Меер сделал с отцом, он тут же приехал в Лодзь и прямо с поезда отправился в контору Симхи-Меера.
— Господин Макс Ашкенази занят, — остановил Янкева-Бунема одетый как немец тощий молодой приказчик.
Янкев-Бунем оттолкнул его и сорвал свежевыкрашенную дверь с конторки своего отца.
— Шолом-алейхем [109] , Янкев-Бунем, — протянул ему руку Симха-Меер.
109
«Мир вам» — традиционное еврейское приветствие.
Янкев-Бунем не подал ему руки.
— Где отец? — спросил он.
— Разве страж я? — по-древнееврейски повторил Симха-Меер слова, которыми библейский Каин ответил на вопрос, где брат его Авель.
Янкев-Бунем двинулся на брата. Симха-Меер пятился, пока не уперся в стену. Янкев-Бунем навис над ним.
— Для этого ты взял у меня денег? Чтобы выкинуть отца из дела на старости лет? — прошипел он ему прямо в лицо.
Симха-Меер побледнел. Он начал заикаться:
— Твои деньги вложены в дело, они работают…
Янкев-Бунем поднял руку и стал бить Симху-Меера по бритым щекам, по правой и по левой.
— На тебе за отца, — шипел он и бил.
Симха-Меер не дал ему сдачи. Он только поднял шляпу, упавшую у него с головы, и вытер пылающие щеки.
— Ты меня еще попомнишь! — погрозил он пальцем вслед стремительно выбегавшему из конторки брату. — Погоди, погоди! А от своих денег ты вот что увидишь! — кричал он, показывая вслед брату фигу.
От злости он принялся кричать на приказчиков, толкавшихся вокруг него.
— За работу! — гневно крикнул он. — Что это за столпотворение?
Люди разбежались по углам.
А Симха-Меер, как будто ничего не произошло, снова взялся за бухгалтерские книги.
Вместе со своим старым именем — Симха-Меер — Макс Ашкенази выбросил и прежние хасидские одежды, переодевшись в короткое платье. Он сбрил бородку, оставив от нее крохотный кусочек на самом подбородке. Вместо отцовских приказчиков-хасидов он нанял одетых по-европейски и говорящих по-немецки молодых людей. Он сменил легкие папиросы на тяжелые солидные сигары, а еврейский язык — на лодзинский ломаный немецкий. Только деньги он по-прежнему считал по-еврейски, чтобы не ошибиться.