Братья Берджесс
Шрифт:
– Они взяли бутылку вина в самом дорогом заведении на Пятьдесят седьмой улице. А ведь Джим не пьет даже в отпуске. Надеюсь, это все не за счет компании.
Алан подобрал с пола грязные носки и заметил, отправляя их в корзину для белья:
– Джиму сейчас тяжело, у него племянник влип в неприятности. Он очень волнуется. Я это точно знаю.
– И откуда же ты знаешь?
– Милая, мы работаем вместе много лет. Когда он спокоен или в боевом расположении духа, он говорит. Открывает рот и произносит слова. Когда же его что-то беспокоит, он помалкивает. И сейчас он держится молчуном уже не первый месяц.
– Ну, – ответила Дороти, –
5
Абдикарим не хотел засыпать. Ночь приносила сны, которые придавливали его к кровати, как груда камней. Теперь каждую ночь ему снился один и тот же сон: его сын Бааши смотрит на него в растерянности, а к их лавке в Могадишо приближается грузовик. Он едет сначала медленно, потом быстрее, потом с визгом шин останавливается у дверей. В грузовике мальчишки, некоторые даже младше его сына. Они с юношеской ловкостью выпрыгивают из кузова, у них тяжелые автоматы, у кого за плечами, у кого в руках. Беззвучно (во сне) разбивается прилавок, рушатся полки, внезапный чудовищный хаос, нависшая над ними адская волна. Зло пришло и в их дом, как он мог надеяться, что их обойдет стороной?
Абдикарим думал каждую ночь пятнадцать лет подряд и всегда приходил к одному и тому же выводу. Следовало покинуть Могадишо раньше. Следовало объединить два мира, уживающиеся в его сознании, в один. Когда свергнутый президент Барре покинул Могадишо и сопротивление раскололось надвое, в сознании Абдикарима тоже случился раскол. Если разум живет в двух мирах, он делается слеп. Один мир подсказывал: Абдикарим, в городе льется кровь, отправь жену и дочерей подальше отсюда. Абдикарим внял его совету. Другой мир говорил: останься с сыном и присматривай за лавкой.
Его сын, высокий, темноглазый, в ужасе смотрел на отца, и позади него улица, стены, все переворачивалось вверх дном, тонуло в дыму и пыли, а потом сын упал, как будто его руки дернули в одну сторону, а ноги в другую… Кошмар длился вечность, две вечности, но пристрелить человека было недостаточно для жестоких, рано повзрослевших мальчишек, которые ворвались в лавку и разнесли все в щепки, размахивая большими американскими ружьями. Один из них зачем-то – просто так – стал колотить Бааши прикладом, пока Абдикарим полз к сыну. Во сне он никогда не успевал доползти.
На крик прибежала Хавейя, зашептала ласково, сделала ему чаю. «Ничего-ничего», – говорила она, потому что Абдикарим каждый раз извинялся, разбудив ее своими воплями.
– Тот мальчик, Зак Олсон, режет мне сердце, – признался он ей однажды ночью.
Хавейя кивнула.
– Понимаю. Он непременно свое получит. Федеральный прокурор готовится его наказать. Священница Эставер точно знает.
Абдикарим покачал головой в темноте. С его лица по шее стекал пот.
– Нет, не понимаешь. Он режет мне сердце. Ты не видела, он не такой, как описывали газеты. Он перепуганный… – Абдикарим закончил еле слышно: – ребенок.
– Мы в стране, где живут по закону, – ответила Хавейя успокаивающе. – Он напуган, потому что нарушил закон.
Абдикарим все качал головой.
– Неправильно это. Закон или нет, неправильно продолжать сеять страх.
– Именно поэтому его накажут, – терпеливо повторила Хавейя.
Абдикарим взял у нее чашку, отпил немного и отправил Хавейю спать. Но сам не уснул, просто лежал в поту, и в его сердце горело одно вечное желание – вернуться туда, где погиб его сын. Это
Абдикарим лежал в темноте и вспоминал диск, который взял в библиотеке вскоре после переезда в Ширли-Фоллс. Диск назывался «Мгновения американской истории», но из всех мгновений Абдикарим много недель пересматривал лишь одно – убийство американского президента. Он смотрел, как первая леди в розовом костюме перелезает через сиденье автомобиля, пытаясь дотронуться до куска того, что было ее мужем. Говорили, что ее интересуют лишь деньги и наряды. Абдикарим знал, что это не так. Он своими глазами видел все на пленке. Эта женщина пережила то же, что и он. И хотя она уже умерла (дожив до таких же преклонных лет, как Абдикарим), он считал ее своим тайным другом.
Утром после молитвы вместо того, чтобы пойти в свою лавку, Абдикарим направился в унитарианскую церковь на Пайн-стрит, надеясь встретить там Маргарет Эставер.
Прошел месяц. Подходил к концу февраль, и хотя землю в Ширли-Фоллс еще покрывал снег, солнце уже поднималось выше на небосводе, и бывали дни, когда оно припекало по несколько часов; тогда снег таял и блестел под желтым светом, согревающим бока домов, а по краям парковки у торгового центра бежали ручейки талой воды. В воздухе еще разливался весенний свет, когда Сьюзан заканчивала работу и шла к машине через большое асфальтированное пространство. В один из таких дней у нее зазвонил телефон, едва она села за руль. В отличие от большинства людей, Сьюзан никак не могла привыкнуть к сотовому телефону и каждый раз вздрагивала от звонка. Голос Чарли Тиббетса сообщил ей, что в конце недели федеральная прокуратура обвинит Зака в преступлении на почве ненависти. Раньше они не могли доказать, что в его действиях был умысел, но теперь у них все готово. Информация получена от собственного источника в прокуратуре. Чарли говорил устало.
– Мы будем бороться. Однако дело плохо.
Сьюзан выезжала с парковки так медленно, что ей нетерпеливо сигналили. Она проехала мимо полосы сосен, миновала перекресток, не снимая темных очков, оставила позади больницу, церковь, старые деревянные постройки и остановилась у дома.
Зака она нашла на кухне.
– Готовить я не умею, зато умею включать микроволновку. Вот, купил тебе замороженную лазанью, а себе макароны с сыром. А еще есть яблочное пюре. Чем не ужин!
Он накрыл на стол и был очень собой доволен.
Сьюзан вышла в прихожую повесить пальто. Стоя у дверцы шкафа, она плакала и утирала слезы перчаткой. Она не хотела ошарашивать Зака новостью. Подождала, пока он поест, и только потом рассказала. И встретила его взгляд. Зак посмотрел на стены, на раковину, потом опять на нее. Заскулила собака.
– Мамочка… – наконец выговорил Зак почти шепотом.
– Спокойно, все будет хорошо.
Он смотрел на нее, приоткрыв рот, и медленно качал головой.
– Милый, дядя Джим и дядя Боб наверняка снова приедут. Мы все тебе поможем. Ты же справился в прошлый раз.