Братья и сестры по оружию. Связные из будущего (сборник)
Шрифт:
— Екатерина Григорьевна, с папироской помогите, ради бога.
Катя прикурила, отдала папиросу подполковнику. Вынула из-под фартука коробку «Каира»:
— Тренируйтесь. Сиделки не всегда под рукой оказываются.
Подполковник молча повертел пачку. Очень кстати заявились сослуживцы соседа-капитана, преувеличенно громко начали рассказывать о похоронах. На Катю косились против всех приличий — к изумрудным глазам и прочим достоинствам прибавилась аура сказочной амазонки. О дивной уличной погоне в городе много болтали, хорошо еще, что в лицо виновницу безобразия мало кто знал.
— Да, жаль, что я вас в деле «на охоте» не
— Удивляете, Алексей Осипович. Приличный человек, а над дамским несчастием смеетесь. Одели бы меня поприличнее, не пришлось бы пошлые представления в неглиже разыгрывать.
— Вы, Катя, очаровательнейшая девушка. И внешне, и вообще. И форма сестры милосердия вам чудо как идет. Но я не о том. Что вы там после взрыва творили? Слухи доходят преинтереснейшие.
— Да ну, вовсе нехорошо там было. Алексей Осипович, я все забываю спросить, вы при генерале Май-Маевском не служили? Ну, там порученцем или адъютантом?
— С какой, извините, стати? — удивился подполковник. — Я, изволите видеть, давно уже из адъютантов выслужился.
— Извините, у меня ассоциации какие-то странные, — Катя поправила фартук.
В последние два дня ее действительно мучили подозрения, что она откуда-то знает о подполковнике Макарове. Что-то такое слышала. Или тот капитаном был? Впрочем, не так уж важно.
— Екатерина Григорьевна, — подполковник постучал по коробке папирос. — Это, я так понимаю, на память?
— С чего вы взяли? Мы здесь, очевидно, надолго.
Макаров вздохнул:
— Конечно, Катя. На всякий случай — успеха. Желаю искренне.
Катя глянула из-под ресниц:
— Выздоравливайте.
— Благодарю. Последний вопрос. Катя, что-то изменится?
— Еще бы. Всегда что-то меняется. Но никогда не меняется необратимо. Всего хорошего, Алексей Осипович.
Рыцари-конвоиры покуривали у распахнутого окна, вежливо и едко обсуждали какой-то бой под Лозовой, в котором посчастливилось участвовать троим из четверых присутствующих. Кажется, обсуждение того сражения занимало все свободное время конвоиров. Упертые ребята, но сдержанные.
Прот сидел в кровати с донельзя измученным видом. Рука на перевязи, рожица капризная. Вита кормила его с ложечки, мальчик страдальчески глотал наваристый супчик.
— Вот еще новости, — сказала Катя. — Совсем расслабился? Может, соску дать?
— Для тайности, — сумрачно прочавкал мальчик. — Сами велели.
— Это ты от Виты конспирируешься? Она тебе «уточку» уже подносила? — жестокосердечно поинтересовалась Катя.
Прот поперхнулся, вытащил руку из перевязи и забрал миску.
— А мне не важко было, — сказала Витка.
Прот выздоравливал со страшной быстротой. Вчера вечером Кате пришлось хамски выставить врача. К мальчику и так имелось слишком много вопросов. Только под предлогом тяжелейшей травмы и глубокого психического потрясения еще удавалось от посетителей отбиваться. Если узнают, что перелом за два дня сросся, придется от любопытствующих отстреливаться.
— Когда, Екатерина Григорьевна? — спросил Прот, облизывая ложку.
— Да сегодня. Чего тянуть? Тем более оказия подворачивается. Ты в порядке?
— Здоров, насколько мне, убогому, позволено. — Прот вздохнул. — А мне так хорошо никогда не было. Кровать чистая, кормят с ложечки.
— Ага, часовые охраняют, — Витка налила
— Мы немножко наверстаем. — Катя глотнула молока. — Надеюсь, парни нас дождутся. Рванем сегодня по холодку. Сувениры только заберем и шмотки. Прот, ты бы к подполковнику зашел. Повисни на Вите и добреди, шатаясь. Поправь ему маленько руку, если не сложно.
Мальчик и Вита переглянулись.
— Да не спала я с ним! — разозлилась Катя. — Что у вас за мысли пошлые? От горшка два вершка, а туда же. Если западло, так не ходи. Подполковник нам как-никак помог. Если и «стучал» кому, то вполсилы.
— Да что вы, Екатерина Григорьевна, ругаетесь. Мне все равно погулять нужно. Вита, ты меня поддержишь?
…Катя ухмыльнулась им вслед. Ожил великий провидец. Нравится ему нежная девичья опека. Ну-ну. А ночь между тем веселенькая предстоит. Удрать из-под надзора и выдернуть мальчишку из госпиталя — это только полдела. Нужно еще сквозь оцепление на вокзале пробраться. С чекистами без свидетелей наконец удалось переговорить. Ксива, так предусмотрительно спрятанная в обивке дивана и вовремя извлеченная, свое дело сделала. Конечно, полностью не поверили, но Прот исключительно соблазнительной добычей товарищам видится. ЧК про мальчика почти ничего не знает, одни слухи. И вдруг удача сама в руки идет. Через несколько часов траурный поезд с гробом вождя революции под охраной «Красного путиловца» уходит на Москву. Второй бронепоезд — «Боец революции», сегодня торжественно переименованный в «Борца за свободу товарища Троцкого», пойдет на юг, на Одессу. Повезет директивы 2-й армии и специальных представителей «Всероссийского переговорного комитета». Местечко и для контрабандных пассажиров найдется. Даже и отсутствующую часть «Группы Особого отдела отдельного полка им. Парижских коммунаров» согласны захватить по пути. Полк, когда-то насчитывавший аж сто тридцать человек, разгромлен еще весной, и проверить в пути подлинность «группы Особого отдела» у чекистов возможности не будет. До Одессы проверку отложат. Эх, Одесса, жемчужина у моря. Отправить ребят за кордон, а там и домой можно.
Часть третья
— Молодцы, ребята! За Советскую власть всем беднякам биться надо! И «красные дьяволята» — хорошая кличка, лишь бы не белые.
Молодая Россия вся вошла с нами в огонь. Необычайна, светла и прекрасна была в огне эта юная Россия. Такой никогда и не было, как та, под боевыми знаменами, с детьми-добровольцами, пронесшаяся в атаках и крови сияющим видением.
— Напрасно ждем. Даже если у Нее получится, Она дальше пойдет, возвращаться не станет. Что мы Ей? Ботва отрубленная.
Когда Герман злился, лицо у него становилось острым, как клюв молотка каменщика. Даже интересно, так нормальный парень, умный, толковый, и нате — брюзга остроносая. Психует. Ждет командиршу как архангела небесного, надеется отчаянно и притом бормочет склочно, разве что открытым матом Катерину не поминает. Одно слово — интеллигенция. И сам себе в жизни не признается, а уж другие и не суйтесь.