Братья и сестры по оружию. Связные из будущего (сборник)
Шрифт:
— Ничего. Ты вон какая зеленоглазая. И без носа кого хочешь охмуришь.
— Ну, ладно. Будь жив.
Фельдшер Мотя все оглядывалась. Рядовой Окунев и Катя делали вид, что не слышат сдержанных всхлипываний. Катя смотрела на бесконечное море и в очередной раз удивлялась странности мироздания: вот лейтенантик, парень спокойный и симпатичный, но ничего такого особенного. А эта Мотя — дамочка довольно видная. Лицо правильное, жгучая брюнетка. Юбка новая, сапоги яловые, даже губы подмазаны. К тому же военфельдшер — это вам не ерунда какая-нибудь,
— Низом пойдем, — буркнула Мотя и звучно высморкалась. — Там, если накрывать начнут, залечь можно. Окунев, ты за сучкой в оба глаза приглядывай.
— Пригляжу, — посулил боец. И взял винтовку на руку.
— Что на меня смотреть? — буркнула Катя. — Пошли быстрее. Там, на высотах, круто заворачивается.
Боец и докторша одновременно глянули на север, — со стороны Золотой балки и Федюхиных высот доносился грохот яростного боя. С приморской, относительно тихой полоской не сравнить.
— Радуешься, бляхудра белобрысая?! — Мотя вдруг заскребла ногтями по кобуре, с неожиданной силой пихнула «диверсантку» к обрыву. — Никогда вам здесь не пройти, шакалы фашистские!
Катя с изумлением увидела знакомый ствол «ТТ». Он снова прыгал, но теперь в опасной близости от ее груди.
— Товарищ младший лейтенант! — обеспокоенно проговорил Окунев. — Пусть в штабе разберутся.
— Сами мы разберемся! — Губы докторши некрасиво поджались. — Может, я последний день живу! Может, меня разорвет сегодня! Что, я должна одним воздухом с этой шлюхой продажной дышать?!
— Давай стреляй, — пробормотала Катя. — В последний день как своих не пострелять? Может, фрицы испугаются.
Мотя закусила губу, ее большой палец с явным усилием взвел курок пистолета.
Мысль Прыгнуть в последний момент почему-то не возникла. Катя лишь представила, как тело само делает шаг вперед, пытаясь уравновесить толчок в грудь маленького 7,62-миллиметрового кусочка металла. Потом тело полетит вниз, слабо перебирая ногами. Долго будет лететь.
— Товарищ военфельдшер, что я лейтенанту доложу? — пискнул Окунев.
Мотя резко опустила пистолет.
— Так веди эту сволочь, что встал столбом?!
Боец пихнул Катю прикладом.
— Вперед, предательница!
Катя успела глянуть на море, — первые лучи солнца уже показались из дымки горизонта. Она сплюнула в это безразличное сияние, за что схлопотала еще один тычок прикладом.
— Поосторожнее, личное оружие разобьешь, фурункул боевитый.
— Вот стервоза, а? — изумился Окунев. — Еще подначивает.
— Веди, или я ее точно пристрелю, — Мотя неумело, но длинно выматерилась.
Спустились с отрога. Катя цеплялась штанинами комбинезона за колючие кусты. Идти со связанными руками было неудобно. Пора кончать с этим цирком. Комбинезон на спине промок от пота, — на обрыве на миг стало по-настоящему жутко. Всегда подозревала: эти врачихи хуже любого СМЕРШа.
В небе снова загудело, — к городу шли бомбардировщики.
Тропинка с вершины вывела к узкой балке, склон
— Прямо по дороге бьют, — обеспокоенно пробормотал Окунев. — Как бы не накрыло.
— Иди-иди! — прикрикнула строгая Мотя. — Поднимаемся к дороге.
— Тут три тропинки, куда поднимаемся? — поинтересовалась Катя.
— Между воронками.
— Тут везде воронки.
— Фашистка тупая! — Окунев шагнул вперед.
В небе угрожающе засвистело. Все пригнулись, Катя зацепила носком ботинка ступню Окунева, боец растопырил руки и плюхнулся на каменистую тропинку. Катя наступила на винтовку, одновременно без снисхождения заехала конвоиру ногой по почкам. Бедняга замер, парализованный болью. Катя развернулась, увидела потрясенное лицо Моти. Рука военфельдшерицы лишь тянулась к кобуре. За склоном грохнул разрыв. Мотя пригнулась, развернулась и кинулась бежать. Довольно резво. Катя настигла ее только у кустов, ударила по ногам. Полетев на землю, Мотя наконец оторвала руку от кобуры, распростерлась, прикрывая ладонями голову в каске.
— Лежать, тварь! — рявкнула Катя, плюхнулась рядом, порядком отбив копчик, и занялась мазохистской процедурой освобождения рук. Фокус знакомый, опробованный и в экстремальных условиях, но от этого не менее мучительный. Катя уже продевала стянутые руки под коленями, когда военфельдшерица приподняла голову.
— Лежать, пристрелю!
Мотя, не оглядываясь, поползла прочь, ощупью ловя съехавшую на поясницу кобуру.
Поздновато. Брезентовый ремень — все-таки не наручники. Катя с почти свободными руками прыгнула за медичкой. В небе угрожающе засвистело, Катя упала, дернула за сапог как раз надумавшую вскочить Мотю. 105-миллиметровый снаряд разорвался на гребне высоты. Земля дрогнула, ударила в нос. На кусты и лежащих женщин посыпались мелкие камни и обломанные ветки.
Катя, ругаясь и не слыша сама себя, вывернула руку врачихи, выдернула из кобуры пистолет.
— Да лежи ты спокойно, венерологичка фигова!
Катя, сунув «ТТ» за пояс, переждала очередной свист — рвануло у невидимой дороги, — и встала на колени. Опасаться пули в голову не приходилось: Окунев слабо ворочался на земле, остался там, где его сбила взбунтовавшаяся подконвойная.
— Эй, фельдшерица, вставай. Кажется, нашего охранника зацепило, — Катя для убедительности постучала стволом пистолета по бедру врачихи. Мотя одернула юбку и поднялась на четвереньки.
— Задницу выше! Окажешь первую помощь.
— Здесь стреляй, сволочь, — Мотя придушенно всхлипнула.
— Да успею я тебя расстрелять. Бойцу помоги.
Женщины выпутались из колючих ветвей, пригибаясь под приближающимся свистом, побежали к лежащему солдату. Снова грохнуло у дороги.
Окуневу осколком разворотило ключицу. Боец лежал бессильно, на тощих мальчишечьих щеках блестели влажные дорожки. Глянул — глаза бесцветные, прозрачные.
— Меня убило.
— Нет еще! — рявкнула Катя. — Рукой только не маши, повредило ее. Сейчас тебя доктор перевяжет.