Братья крови
Шрифт:
По дороге пан Мжислав давал пояснения:
– Прошли крепостную стену. Приближаемся к Ратуше. А теперь мы под Сукенницами. Рыночная площадь.
Мастер остановился, протянул руку и нажал на выступающий из стены гладко отесанный камень – наш ход давно перестал быть просто норой. Открылась дверь. Я вынужденно прищурился. Здесь горели факелы, бросая багровые блики на стены обширной залы с теряющимся в темноте потолком и на лица собравшихся людей. То есть не людей, а кровных братьев.
Они стояли по двое или по трое вдоль стен, украшенных богатыми драпировками, картинами в позолоченных рамах, искусно выкованными доспехами и оружием. Меня сразу заинтересовал миланский доспех
24
Ян ван Эйк(ок. 1385 или 1390—1441 гг.) – фламандский живописец Раннего Возрождения, мастер портрета, автор более 100 композиций в технике «масло по дереву».
А еще в глаза сразу бросились пятеро вампиров, стоявших посередине зала. Двое из них, несмотря на обычную для кровных братьев моложавость, выглядели суровыми воинами – настоящие рыцари, прошедшие сотни битв. Хотя с обращением человека уходят седина и морщины, свидетельствующие о старости и перенесенных невзгодах, нахмуренные брови и тяжелые взгляды выдавали долгие прожитые годы. Двое других казались по сравнению с ними едва ли не юнцами, хотя я сразу понял – только что оперившимся птенцами, таким как мне и Чеславу например, вряд ли позволили бы поддерживать беседу со старшими. А пятая… Пятой была самая прекрасная женщина, какую когда-то видели мои глаза. Вернее, вампирка. Или еще правильнее, вампиресса, ибо у меня ни малейших сомнений не возникло по поводу ее благородного происхождения и высокого положения среди нашего сообщества.
Локоны цвета спелой пшеницы волнами рассыпались по плечам. От падения на лоб их удерживала золотая диадема с крупным аквамарином, который замечательно оттенял глаза, напоминающие летнее небо, сколь кощунственным не звучало бы подобное сравнение для уха любого вампира. Бледная кожа и пухлые губы, будто сложенные для поцелуя. Я понял, что погиб…
Пан Мжислав, не обращая внимания на мое замешательство, направился к предводителям. Они заметили его, прервали беседу, нацепив на лица вежливые улыбки.
– Рад видеть тебя, старый друг! – пророкотал низким голосом один из старших. Тот, что был ниже ростом и пошире в плечах. Он отличался от прочих длинными усами и почти белыми волосами. Не седыми, а очень-очень светлыми.
– И я несказанно рад встрече, пан Лешко, – Ястжембицкий приложил ладонь к груди, кланяясь не слишком низко, но достаточно, чтобы я заподозрил в белоголовом краковского князя, о котором довольно много слышал за время учебы.
Лешко Белый, внук Болеслава Кривоустого, потомственный Пяст, Князь мазовецкий и куявский, сандомирский и краковский. Столь прославленные воины попадались нечасто в истории моей родины. Рыцарь без страха и упрека, он, если дружил, то от всей души, если враждовал, то до гроба. Историками считалось, что он погиб под городом Гонсавой, куда явился на переговоры с вероломным князем Владиславом Одоничем и его союзником, Святополком Поморским. Пронзен мечом и истек кровью. Но они и не догадывались, что свиту, везущую умирающего князя домой, повстречал старый вампир, Одальберт, помнивший еще орды гуннов, прокатившиеся, будто лавина, по Европе, становление империи Карла Великого,
– Знаком ли ты с паном Збигневом, пан Мжислав? – Белый указал на своего темноволосого собеседника.
– Мы очень долго живем, – усмехнулся тот, но его улыбка показалась мне злобной, будто волчий оскал. И вообще, лицо этого вампира внушало какие угодно чувства, кроме симпатии. Тяжелый подбородок, крупный нос, мохнатые брови, сросшиеся на переносице. – Такие старые кровососы, как мы с тобой, наверняка встречались. Не так ли, пан Мжислав?
– Да, – кивнул Ястжембицкий. – Встречались. Кажется, вскоре после смерти Генриха Благочестивого?
– Точно! – Збигнев звучно хлопнул кулаком о ладонь. – Пан Ладвиг тоже там был, если мне не изменяет память?
– Истинно так, ваша милость, – отвесил изысканный поклон фон Раабе. – Я рад, что вы помните.
– Еще бы не помнить! Мы все, по мере сил, боролись за Легницу. А твой поединок с татарским кровососом, пан Ладвиг…
– О, только не это, ваша милость! – притворно сдаваясь, поднял руки силезец. – Он не стоит воспоминаний. Мелочь…
Наконец-то я узнал по описаниям властного густобрового вампира. Передо мной стоял сам Збигнев Владиславич, Князь Вроцлава, а здешний хозяин, Лешко Белый, по человеческим меркам, приходился ему внучатым племянником. В свое время Збигнев, еще не будучи обращенным, немало подпортил крови отцу, Владиславу Первому, и брату, Болеславу Кривоустому, пока в одна тысяча сто одиннадцатом году от Рождества Христова, в возрасте сорока двух лет, не был ослеплен по приказу последнего. И снова в легендах всплывало имя Одальберта, которого по праву можно именовать «делателем польских князей-вампиров».
Очевидно, старик передавал своим птенцам немалую часть силы, позволявшую им пойти очень далеко. Кстати, те же легенды умалчивают, куда подевался сам Одальберт. Последние упоминания о нем относились ко временам Владислава Локотка [25] . Именно тогда его птенцы «разлетелись» по уделам – Краков, Плоцк, Вроцлав, Данциг. Кто знает, может быть, кто-то из учеников подстроил Одальберту «несчастный случай»? Например, подкупили людей, которые вытащили спящего Мастера на солнце или забили осиновый кол в сердце.
25
Владислав Локоток(1260—1333 г.) – князь краковский, король Польши с 1320 г. (коронация в Кракове). Вёл борьбу за объединение всех польских земель.
– Позвольте вам представить моих гостей, – заговорил тем временем Лешко. – Они прибыли издалека. Принц города Йорка и Нортумбрии, сэр Патрик! – Стройный юноша, выглядевший лет на восемнадцать, русоволосый и кареглазый, приложил ладонь к сердцу, но голову склонил вряд ли больше, чем на полпальца. – Принцесса Карлайла и Кумбрии, леди Агнесса. – Кивок золотоволосой вампирессы был еще менее заметен.
Но я не мог оторвать от нее взгляд. За одну улыбку Агнессы я мог бы выбежать в полдень на солнце или взяться двумя руками за серебряное распятие.