Братья Львиное Сердце

Линдгрен Астрид

Мы сидели у нашего костра и смотрели, как сумерки спускаются на Гору Древних Гор и Реку Древних Рек. Я устал и думал о том, что более длинного и более тяжкого дня мне никогда не доводилось переживать. С рассвета до сумерек ничего, кроме крови, и ужаса, и смерти, не было. «Есть такие приключения, которых лучше бы не было», – сказал однажды Юнатан, а таких приключений в этот день было более чем достаточно. День битвы – он в самом деле был долгим и тяжелым, но теперь он наконец-то кончился.

Однако горю все не было

конца. Я подумал о Маттиасе. Я так оплакивал его, и, когда мы сидели там, у костра, я спросил Юнатана:

– Как ты думаешь, где сейчас Маттиас?

– Он в Нангилиме, – ответил Юнатан.

– Нангилима? Я никогда не слыхал о такой стране, – сказал я.

– Ясное дело, не слыхал, – согласился Юнатан. – Помнишь то самое утро, когда я покинул Долину Вишен, а ты так боялся? Помнишь, что я сказал тогда? «Если я не вернусь обратно, увидимся в Нангилиме». И Маттиас теперь там.

Потом он рассказывал о Нангилиме. Он уже давно ничего мне не рассказывал. У него не было на это времени. Но теперь он сидел у костра и говорил о Нангилиме. Так что казалось, все было почти так, как в те времена, когда он сидел на краешке моего диванчика, дома, в нашем городе.

– В Нангилиме… в Нангилиме, – сказал Юнатан тем самым голосом, которым он всегда что-то рассказывал. – Там еще и сейчас время ночных костров и сказок.

– Бедный Маттиас, тогда, значит, там полным-полно приключений, которых быть не должно, – пожалел я дедушку.

Но Юнатан сказал, что в Нангилиме сейчас не время жестоких сказок, а время сказок веселых, когда там полным-полно разных забав. Да, люди играют там, само собой, и работают, и помогают друг другу во всем. Но они и раньше много забавлялись, и пели, и плясали, и рассказывали сказки, говорил он. Иногда они пугали детей настоящими жестокими сказками о таких чудовищах, как Карм и Катла, и о жестоких людях, таких, как Тенгиль. Ну, а потом они только смеялись над этим.

«Не бойтесь, – говорили они детям. – Ведь это только сказки. Ничего подобного никогда на свете не было. По крайней мере, никогда – в наших долинах».

– Маттиасу так хорошо в Нангилиме, – продолжал Юнатан. – У него там старинная усадьба в Долине Яблонь. Это – самая прекрасная усадьба в самой прекрасной и самой зеленой из долин Нангилимы. Скоро уже время собирать яблоки в его яблоневом саду. Надо бы нам попасть туда и помочь ему. Слишком стар он, чтобы подниматься на лесенки.

– Я хотел бы, пожалуй, чтобы мы попали туда, – сказал я. – Мне кажется, в Нангилиме так хорошо, и я очень скучаю по Маттиасу.

– Ты так думаешь? – обрадовался Юнатан. – Да, пожалуй, тогда мы могли бы жить у Маттиаса. В Маттиасгордене, в Долине Яблонь, в Нангилиме.

– Расскажи, как это будет, – попросил я.

– О, это будет чудесно! – сказал Юнатан. – Мы сможем разъезжать верхом по лесам и разжигать ночные костры то там, то тут. Если б ты только знал,

какие леса окружают долины Нангилимы! А в глухих чащах лесов – маленькие прозрачные озера! Мы могли бы устраивать ночные костры каждый вечер у какого-нибудь другого озера и жить дни и ночи в лесах, а потом снова возвращаться к Маттиасу!

– И помогать ему собирать яблоки, – добавил я. – Но тогда Софии и Урвару придется управлять Долиной Вишен и Долиной Терновника без тебя, Юнатан.

– Да, а почему бы и нет, – сказал Юнатан. – София и Урвар больше во мне не нуждаются, они и сами могут справиться со всем в своих долинах.

Но потом он замолчал и больше ничего не рассказывал. Мы оба молчали, а я очень устал, и мне было вовсе не радостно. Да и какое же утешение слушать о Нангилиме, которая так далеко от нас?

Вокруг все больше и больше смеркалось, и горы становились все чернее и чернее. Огромные черные птицы парили над нами и горестно кричали. Все казалось таким горестным! Гремел Кармафаллет. Я страшно устал слушать его грохот. Он заставлял меня вспоминать то, что мне хотелось забыть. Горестно, горестно было все вокруг. «Верно, мне уже никогда не знать радости», – подумал я.

Я придвинулся ближе к Юнатану. Он сидел так тихо, прислонившись к горному склону, и лицо его было бледным. Он был похож на сказочного принца, но это был бледный и усталый сказочный принц. «Бедный Юнатан, и ты тоже не очень весел, – подумал я. – О, если б я мог хоть чуточку развеселить тебя!»

И вот, когда мы сидели в глубоком молчании, Юнатан сказал:

– Послушай, Сухарик, я должен тебе кое-что сказать!

Тут я сразу же испугался, потому что, когда он так говорил, он наверняка хотел сказать что-нибудь печальное.

– О чем ты должен мне сказать? – спросил я. Он провел указательным пальцем по моей щеке.

– Не бойся, Сухарик… но ты помнишь, что говорил Урвар? Крошечного языка пламени Катлы достаточно, чтобы парализовать или убить кого угодно. Помнишь?

– Да, но почему тебе надо сейчас говорить мне об этом? – спросил я.

– Потому что… – запнулся Юнатан. – Потому что маленький язычок пламени Катлы опалил меня, когда мы бежали от нее.

Мое сердце ныло в груди целый день от всего этого горя и ужаса, но я не плакал. А теперь плач вырвался из моей груди, словно крик.

– Ты теперь снова умрешь, Юнатан?! – закричал я. И тогда Юнатан сказал:

– Нет! Но лучше бы умереть, пожалуй, потому что теперь я больше никогда не смогу шевельнуться.

Он рассказал мне о том, как коварен огонь Катлы. Если он не убивал, то совершал во много раз худшее. Он уничтожал что-то в человеке, и тот не мог больше двигаться. Сначала паралич не был заметен, но он подкрадывался постепенно, медленно и неуклонно.

– Теперь я могу только шевелить руками, – сказал он, – а скоро и этого не будет.