Братья-оборотни

Проскурин Вадим Геннадьевич

— Вали на хуй! — перебил его Мелвин и гнусно заржал.

Мелвин свалил с бревна.

— В Истборне была похожая история, мне мама рассказывала, — сказала Бонни. — Вышел из леса прелестный юноша с обручем на башке, и торчал из того обруча драгоценный камень огромной величины. И был тот юноша одет в невиданные одежды, и не было на его теле ни следа никакой немощи. Только ебанут он был на всю голову, притом не в переносном смысле, а в самом прямом. Ходил по деревне, выспрашивал всякую херню, а когда его о чем-то спрашивали — отвечал невпопад, как безумец. Парни его

сначала боялись, а потом поняли, что безобидный, перестали бояться и отпиздили дрынами из забора. Только ему было похуй, точь-в-точь, как ты, Мелвин, рассказывал…

— Не «ты, Мелвин», а «ваше высочество», — перебил Мелвин ведьму.

— Иди на хуй, Мелвин! — отозвалась ведьма. — А будешь пиздеть не по делу — будешь потом сам себя расколдовывать.

— Продолжай, — сказал Мелвин.

— Что значит «продолжай»? — не понял Бенедикт. — Ваше высочество прощает это оскорбление?

— Конечно, прощаю, — кивнул Мелвин. — Она же обосновала, что имеет право меня оскорблять. Только, Бонни, лучше не злоупотребляй. А то, не дай бог, выйду из себя и сначала отмудохаю тебя до смерти, а потом уже задумаюсь о последствиях.

— Это уж точно не дай бог, — сказала Бонни. — Но ты не бойся, Мелвин, я не такая дурочка. Так о чем я… Да, про того малохольного уебка из Истборна… Короче, отпиздили его местные пацаны так, что любой смертный на его месте десять раз уже помер бы, а ему все похуй. Тогда стали его острыми дрынами тыкать, как упыря, а ему все равно похуй. Позвали попа, он святой водой побрызгал, а парню по-прежнему похуй. Такие дела.

— А чем все кончилось? — спросил Бенедикт.

— А хер его знает, — ответила Бонни. — Не знаю я конца этой саги.

— Интересно, — сказал Мелвин. — А ведь та девка тогда много чего говорила. Вспомнить бы…

— А какие проблемы? — деланно удивилась Бонни. — Я знаю колдовство для пробуждения скрытой памяти. Но оно действует только по доброй воле второго участника. И еще мне нужно что-нибудь маленькое и блестящее. Можно, святой отец, ваше серебряное кольцо одолжить на четверть часа?

Бенедикт посмотрел на массивную гайку на своем пальце и сказал:

— Там же крест выгравирован!

— Этому колдовству крест не мешает, — заверила его Бонни.

— Ну, как знаешь, — сказал Бенедикт и снял кольцо с пальца.

Колдовство подействовало, крест не помешал. Мелвин вспомнил все события той ночи от явления и до исчезновения загадочной девки, но понятнее не стало.

— В речи той девки много искаженной латыни, — сказал Бенедикт, когда Бонни пробудила Мелвина от колдовского сна и они стали обсуждать вспомненное им. — Гуманоид, например, это человекоподобный.

— Человекоподобный кто? — не понял Мелвин.

— Кто угодно, — ответил Бенедикт. — Я не говорю, что понимаю смысл, я просто перевожу отдельные слова. Гуманоид — человекоподобный. Имитатор — подражатель. А планета — это одна из пяти светящихся точек на небесной сфере, не прикрепленных неподвижно, как звезды, а блуждающих…

— Хуйня какая-то получается, — перебила его Бонни. — Что за полевая работа может быть на планете? Как можно вспахивать и боронить

блуждающую точку на небесной сфере? И что такое кибер?

— Не знаю, — ответил Бенедикт. — Интеллект — это разум, автономный — самостоятельный, программа — замысел.

— Рукотворный разум с самостоятельным замыслом, — сказал Мелвин. — Стало быть, та девка была не заколдованный человек, но гомунклус, сотворенный колдовством от начала до конца. Ну да, потом она то же самое повторила вульгарным наречием.

— А что такое наноматериал? — спросила Бонни.

— Ткань, уменьшенная в тысячу тысяч тысяч раз, — ответил Бенедикт.

— Хуйня какая-то, — сказал Мелвин.

— Угу, — кивнул Бенедикт.

— А что такое комкон? — спросила Бонни.

— Не знаю, — ответил Бенедикт. — По звучанию похоже на искаженную латынь, но я такого слова не знаю. Телепатия — кстати, слово не традиционно латинское, но эзотерическое, означает проникновение колдовством в чужие мысли.

— Ни хера мы не поймем, — вздохнул Мелвин. — Как с Робертом разберемся, надо будет посетить Гримпен с большой экспедицией. Чую, много загадок осталось неразгаданными на тех болотах. Но это потом.

— Я еще одну вещь не понимаю, — сказал Бенедикт. — Откуда дракон взялся?

— А чего тут непонятного? — пожал плечами Мелвин. — Очередной наноматериальный оборотень. Первым был тот уебок, о котором Бонни рассказала, вторым — девка, от которой я заразился, третьим, стало быть — дракон. А откуда он еще мог взяться? Робин погиб, а больше ту девку никто не трахал.

— А ты уверен? — спросил Бенедикт. — Какой-нибудь смерд из окрестной деревни…

— Не смерд, — перебила его Бонни. — В окрестных деревнях за последнее время никто не пропадал. Я бы точно знала, меня всегда зовут утопленников искать.

— Тогда рядовой кнехт из вашего с Робином войска, — предположил Бенедикт. — Когда вы девку сожгли, она могла на другой конец острова перепорхнуть и соблазнить там кого-нибудь. Вряд ли вы тогда так уж тщательно своих бойцов пересчитывали.

— Тогда он должен был мне подчиняться, — сказал Мелвин. — Он же присягу давал.

Бонни засмеялась, Бенедикт присоединился к ней. Мелвин смутился.

— Да ладно вам издеваться, — пробормотал он. — Всякий может глупость ляпнуть.

— Мы никогда не поймем, откуда взялся этот дракон и кто он такой, — сказал Бенедикт. — Потому что понять это невозможно без того, чтобы дракон заговорил, а он не говорит, а сразу атакует. По-моему, вопрос, который мы обсуждаем, чисто умозрителен и обсуждения не стоит.

После этих слов в разговоре возникла пауза. Некоторое время они молчали, а затем Бонни неожиданно спросила:

— Святой отец, а почему вы решили Роберта предать? Он же проповедует о равенстве, братстве, справедливости…

Бенедикт резко помрачнел. Некоторое время он молчал, шевеля губами, словно хотел что-то сказать, но то ли не осмеливался выговорить, то ли просто не мог их произгнести из-за наложенного заклятья. Наконец выговорил:

— Он думает, что бога нет.

И замолк, как будто уже сказал все, что собирался.