Братья по крови
Шрифт:
Наконец, после короткой заминки, в колонну оказался встроен последний недостающий фрагмент (какая-то телега), и утренний воздух огласил звук трубы – чистой крылатой нотой, отлетевшей эхом от склонов ближних холмов.
Катон, глубоко вдохнув, воззвал через плечо:
– Кровавые Вороны, вперед!
Чуть наддав пятками, он тронул с места коня, не спуская глаз с варваров, перегородивших дорогу не более чем в полумиле отсюда. Воздух наводнило постукивание копыт, приглушенный топот тяжелых подошв и громыхание обоза. А сверху в лазурном небе сновали стаи мелких пичуг, в поисках утренней кормежки ныряя в кусты и длинные травы среди россыпей желтых и белых полевых цветов. Впрочем, сейчас было не до любования красотами: взгляд Катона был направлен туда,
Его уже можно было различить – он восседал на своем кауром прямо посредине тропы, в той заносчиво-высокомерной позе, которая вполне характерна для племенных вождей этого острова. На секунду мелькнуло сожаление, что рядом нет Веллоката: перевел бы обмен словами, что ли… Но переводчику указано ехать в крытой повозке Поппеи, подальше от глаз. Оно и правильно. Вид сородича, едущего с римлянами, мог всколыхнуть у варваров страсти, а они разгорятся в насилие, о котором потом всем придется сожалеть. Да перевод, собственно, и не нужен. Слова излишни: что делать, известно и без них. К тому же при таком раскладе они могут быть даже опасны. В сущности, желание, чтобы кто-то ехал рядом, было вызвано некомфортностью держаться впереди колонны одному. Уязвимость со всех сторон. Сердце билось птицей, толкая по жилам жаркую от волнения кровь. Лишь отчаянным, крайним усилием воли пресекая смятение, Катон заставлял себя твердо смотреть вперед.
И вот, когда до вершины оставалось не больше сотни шагов, воздух заполонил многоголосый безумный рев, от которого ввысь всполошенно взвились птицы. Травы за небольшим конным отрядом вдруг словно взбухли, и оттуда на поддержку конникам устремились еще и пешие воины, числом больше сотни. Сердце льдистой иглой кольнул страх, но Катон, верный приказу, упрямо поджал челюсть и продолжал движение. Мельком оглянувшись, он с гордостью отметил, что ни один из его людей не дрогнул, а только изготовил копья и поднял для прикрытия щиты. То же самое сделал и Катон, переложив поводья в правую руку, чтобы не было соблазна опустить ее на рукоять меча.
Двигаться вперед варвары не пытались, а лишь стояли и оскаленно орали, потрясая в воздухе кулаками и оружием. Вдруг перед Катоном выскочил какой-то худой недоросток и, развернувшись к римлянам спиной, задрал полы своей рубахи, скабрезно выставив худой зад специально в сторону Катона. Убогость этой жалкой картины вызывала лишь ухмылку, и префект сделал вид, что ничего не замечает. В сторону юный похабник отскочил лишь в последний момент, оставляя римлянина лицом к лицу с Белматом.
Вожак бригантов каменно стоял на своем месте, и Катон скрытно потянул поводья вправо, чтобы объехать его сбоку. Все происходило без слов, столкнулись лишь их глаза – сталистый шорох клинка о клинок, от которого сыплются искры. И Катон, разминувшись, бок о бок проехал мимо. Вокруг горласто бесновалась толпа варваров, и префект сейчас шагом пробирался через нее, отрешенно глядя поверх голов. Конь под ним, как и все боевые лошади, давно был привычен к крикам и шуму боя, реву труб и лязгу оружия. Но животное все же нервничало: всхрапывая, косило глазом и дергало шеей, задирая голову.
Нога Катона задела чье-то плечо, но он сидел, стараясь не шевелиться. Остановить коня или сдернуть его с седла никто не пытался. В какой-то момент справа что-то мелькнуло, и о нагрудник Катону шлепнул кусок дерьма, обдав ошметками подбородок. В ноздри шибанула вонь, но Катон не шелохнулся, даже не пытаясь его смахнуть. Через какое-то время орава варваров миновала, и он невредимым выехал из нее на вершину холма. Перед глазами предстала пустая извилистая дорога, уходящая дальше в холмы Бригантии. Проехав небольшое расстояние, Катон оглянулся и увидел, что его люди по-прежнему соблюдают дисциплину, стойко снося глумливые приставания и всякую пакость, которую варвары щедро швыряли в них. Затем он поймал взглядом Белмата, отъехавшего в сторону от тропы. Вожак бригантов невзначай обернулся, и на его лице можно было разобрать тяжелую удрученность.
Всякое
Колонна с медленным упорством тянулась через лай толпы, но ни одного обмена ударами не последовало: ни один из римлян не обернулся, не выкрикнул бригантам ни одного оскорбления, и довольно скоро авангард уже оставил свору Белмата позади. На верхушке соседнего холма Катон обернулся и увидел, как вожак сердито взмахнул рукой, и вся его стая разом остыла и смолкла, глядя вслед римским солдатам, уходящим туда, где звонкие, точно перевитые струйки птичьего щебета доносились из безмятежного разнотравья. Катон вынул флягу и старательно смыл с себя прилипшее дерьмо. В следующий раз так легко отделаться, может, и не получится. Наверняка прилетит что-нибудь посерьезней: стрела, дротик или камень из пращи.
Колонна продолжила путь среди холмов, тянущихся по обе стороны в лиловатую даль до самого горизонта. Однако не отставали и варвары, на расстоянии сопровождая римлян по обоим флангам. Попыток встать на пути больше не было, и к сумеркам обе силы остановились на ночлег менее чем в миле друг от друга. Хаотично разбросанные костры стоянки охряным светом освещали лица бригантов, которые сидели вокруг огня и оживленно переговаривались по-кельтски. В недвижном вечернем воздухе их голоса доносились до ровных валов и стен римского лагеря, над которыми молча возвышались фигуры часовых. Те, что мерно вышагивали в патрулях, время от времени останавливались и настороженно приглядывались к своим беспокойным соседям, вслед за чем возобновляли обход, пристально вглядываясь в сумрак: нет ли там опасности. Среди ночи варвары вдруг распелись. Поначалу песни были шумными, удалыми, но постепенно удаль в них пошла на убыль, и сделались они мягче и задушевней. Катону, стоящему на отведенном его людям участку укреплений, даже показалось, что поют они с какой-то грустью.
Обычно обход часовых – обязанность дежурного опциона. Это он проверяет, все ли начеку, но Катону сегодня не спалось. Накинув плащ, он отправился по настилу для часовых от поста к посту, всякий раз называя пароль, когда его спрашивали. Так он дошел до одной из угловых платформ, где на более светлом фоне пейзажа, едва освещенного тонким и кривым рогом полумесяца, напоминающего смертельные кинжалы, какие он видел в Иудее, темнела баллиста. Здесь он услышал чей-то приглушенный диалог. Думая отругать часовых за халатность, он вдруг неожиданно узнал голос Макрона:
– Красивая, однако, мелодия, а? О чем они, интересно, поют?
Второй голос откликнулся после изрядной паузы:
– Эта – страдательная, вроде плача. О жене воина, ждущей мужа домой с битвы. Она того не знает, но он пал. Смертью героя. А она стоит в воротах своей деревни с женщинами и ищет лицо своего любимого среди тех, кто вернулся. И вот они уже все прошли, а его все нет. И тут она узнаёт…
Катон узнал голос Веллоката. Переводчика перебил насмешливый возглас Макрона:
– Что-то уж больно невеселая. Но сама песня неплоха, очень неплоха. Ты меня ей как-нибудь обучи…
Почувствовав стороннее присутствие, он обернулся и узнал своего друга.
– Приветствую, господин префект.
– Привет тебе, центурион.
Взгляд Катона скользнул на переводчика-бриганта, черты которого в скудном свете месяца были едва различимы. Хотя по тому, как он вглядывался в отдаленные огни костров, было видно, что человек тоскует.
– Есть ли что-нибудь?
– Да пока ничего. Белмат со своими ведет себя просто молодцом. Даже вон веселят нас за бесплатно.
– Хотелось бы надеяться, что так будет и дальше. – Катон подступил ближе к палисаду и выглянул наружу, в окружающую темень. – Хорошо, если бы они вели себя так до самого Изуриума.