Братья Шелленберг
Шрифт:
– Слушаю, – ответил Штольпе и стукнул каблуками.
Такого рода поручения он исполнял блестяще. Как только Венцель вернулся в контору, Штольпе явился к нему с докладом:
– Эта старая женщина – баронесса фон Грисбах, – сказал он, – вдова ландрата. Часы принадлежали ей. Она живет в сгаро-западной части города, на площади церкви св. Матфея. Ее дела все еще сносны, но, по-видимому, ей нужны деньги.
– Ну, вот что я вам скажу, Штольпе. Вы лично отвезете ей часы. Вы скажете ей, что мы позволяем себе возвратить их ей. Фрау фон Грисбах может, если ей угодно, предоставить нам преимущественное право покупки на случай, если в дальнейшем все же захочет расстаться с часами. Говоря между нами, – прибавил Шелленберг. – как
Штольпе в тот же день исполнил это поручение.
У Шелленберга все надо было делать быстро, и Штольне уже несколько раз рисковал вылететь вон за нерадивость. Хотя он был у Шелленберга только своего рода камердинером, все же он считал свою деятельность самой приятной, какую только можно было найти в Берлине. Работа не канцелярская, не изнурительная, никакой особой ответственности, почти весь день разъезжаешь в автомобиле по людным улицам. И Шелленберг платил ему большое жалованье. Венцель вообще был человеком во вкусе Штольпе.
Всем этим благополучием Штольпе обязан был продаже леса, в которой посредничал три года назад. Правда, Штольпе был не так прост, чтобы этого не понимать, – Венцель Шелленберг заработал на этом лесе целое состояние. Воспользовавшись каким-то параграфом договора, он затеял тяжбу с лесным ведомством. Тяжба длилась два года, и когда Венцелю, наконец, пришлось платить, – марка тогда еще не была стабилизирована, – то оказалось, что эти огромные лесные богатства он приобрел почти даром.
Штольпе послал свою карточку баронессе фон Грисбах. Его приняла немолодая девушка, застенчивая, отцветшая. Странно, этот Штольпе, такой робкий в обращении с Венцелем и его деловыми знакомыми, держал себя крайне уверенно, когда вращался в своем кругу. Он шаркал, кланялся, картавил, кончиками пальцев подтягивал брюки на коленях, говорил совершенно гладко. – «Странное поручение!» – Девушка покраснела, поднялась и вышла.
В больших комнатах было холодно и светло. Уже бросалась в глаза их нагота. По нескольким темным четырехугольникам на вылинявших обоях видно было, что со стен были сняты картины. Очевидно, и ковры были убраны. А вот там стояла витрина. На обоях четко вырисовывался призрак шкафа.
Появилась сама фрау фон Грисбах, в черном, зябко кутаясь в шаль, с острым носом на белом, как известь, лице. Она была чрезвычайно возбуждена. Подношение Венцеля, по-видимому, глубоко оскорбило ее.
– Мы, – правда, обеднели, – высоким, неприятным голосом воскликнула она. – мы вынуждены продавать вещь за вещью, чтобы жить. Но ведь это не значит, что каждый разбогатевший биржевик, каждый еврей…
– Мамаша! – нежным тоном перебила ее старая девица.
Да кто же этот господин Шелленберг, возомнивший… Нет, не желает она никаких одолжений от совершенно ей незнакомого человека.
Но тут Штольне вскочил, принялся уверять ее, объяснять. Его шеф, господин Венцель Шелленберг, имеет чин капитана, п она в корне ошибается на его счет. Он просто не в состоянии похитить у кого-нибудь любимую вещь. Фрау фон Грисбах вдруг совершенно переменила тон, была тронута таким великодушием. Она согласилась хранить у себя часы хотя бы еще некоторое время. Она привязана к ним всей душой, особенно к их бою, сопутствовавшему ей в более счастливые годы. Это – наследственная вещь в ее роду. Ее отец получил их лично в дар от саксонского короля. Доброта Шелленберга вызвала у нее даже слезы.
– Только заимообразно, понимаете, господин Штольпе! Господин Шелленберг может во всякое время прислать за часами.
Она передала своему посетителю для Венцеля серебряную табакерку, чтобы выразить свою признательность. Иначе она часов не возьмет.
Шелленберг расхохотался, когда Штольпе вручил ему табакерку. На другой день Штольпе привез часы и большую корзину цветов,
3
Венцель Шелленберг постепенно занял все этажи в здании на Вильгельмштрассе. Он купил дом и мало-помалу вытеснил всех нанимателей одного за другим. А затем принялся воздвигать еще два этажа и придавать надлежащий вид фасаду.
Венцель Шелленберг разрастался, как лавина.
У него был целый парк автомобилей и несколько чистокровных верховых лошадей. Он купил у одной герцогини паровую яхту. Лучшему берлинскому архитектору Кауфгеру заказал виллу в Далеме. Но, когда постройка еще не была вчерне закончена, оказалось, что вила для него чересчур мала. Тогда он приобрел участок земли в Груневальде, дивно расположенный на берегу небольшого озера. Там Кауфгер приступил к постройке шелленберговского дворца, целого замка, каких уже лет сто не воздвигали в Берлине.
В первые годы Венцель покупал и продавал все, что ему казалось подходящим, что сулило ему какую-нибудь прибыль. И не его была заслуга, что прибыль он получал неизменно. Падение марки забрасывало его сокровищами. Он не забыл пророчества Раухэйзена, что нет на свете силы, способней удержать марку от падения, пока она не раздробится на атомы. Он закупал леса, суда, земельные участки, имения, фабрики, рудники. Когда началась ликвидация кирпичных заводов, он принялся покупать все заводы, которые мог сыскать. Когда парниковое садоводство сделалось убыточным и целые стеклянные города стали продаваться за бесценок, Венцель велел скупать все, что подворачивалось. Целые кварталы в провинциальных городах принадлежали ему. Эти дурни, раздраженные придирчивыми жилищными законами и малой доходностью строений, подпадали чарам цифр. О домах, ему принадлежавших, Шелленберг не заботился. Для этого существовал особый отдел, и два адвоката вели сотни процессов по искам нанимателей к Венцелю.
Венцель покупал на бумажные марки. Но, когда продавал, требовал уплаты хотя бы части условленной суммы реальными ценностями. Это противоречило закону, но какое ему было до этого дело? Никто, кроме круглых дураков, не считался с законами, которые всем грозили разорением. Договоры же его составлялись так, что не оставалось ни одной щелочки, сквозь которую можно было улизнуть. Затем он начал покупать изобретения и патенты, казавшиеся ему доходными. В какой-то сомнительной компании он свел знакомство с патентным поверенным, совершенно спившимся с круга, но обладавшим великолепным чутьем в отношении сулящих выгоды изобретений. Венцель пригласил его на службу к себе, с полным равнодушием относясь к тому, что человек этот был трезв только раз в неделю. На патенты он тратил много денег, но деньги возвращались к нему в десятикратном размере, когда хотя бы одно из купленных изобретений оказывалось удачным. В Голландии он учредил фабрику, которая стала приносить непредвиденно большие доходы. Об этой фабрике знал вообще только его директор-распорядитель Гольдбаум, больше никто. Она в его книгах не фигурировала.
Венцель никого не хватал за горло, надо быть к нему справедливым. Когда он узнавал, что какой-нибудь договор слишком невыгоден для контрагента, то шел на большие уступки. У Раухэйзена этого не случалось. Уступок там не знали, хотя бы договор раздавил контрагента.
Постепенно в делах Венцеля стали обнаруживаться система и план. Некоторое время он увлекался бумажными и целлюлозными фабриками и много их купил. Владел он ими еще в теперь, но они давно уже не были центром его интересов. Большую часть своих капиталов он бросил в химическую промышленность, работая преимущественно на заграничный рынок. В это время он часто и подолгу беседовал с Михаэлем, который давал ему немало весьма ценных советов. Он намеревался завербовать Михаэля в свое дело, но Михаэль отклонял самые фантастические его предложения.