Братья Стругацкие
Шрифт:
А в июле, пока они будут на заслуженном отдыхе, повесть уйдёт на читку друзьям.
«9.08 — „Трудно быть богом“ читали уже многие, общее впечатление у всех хорошее, некоторые говорят даже, что это самое лучшее у нас. Куда отдать — пока не знаю, ну ничего, с этим можно пока не спешить. В Детгиз, как это было задумано сперваначалу, не пойдёт, слишком там много „взрослого“. Вероятно, пойдёт в „Знание“ или в „Молодую гвардию“. Посмотрим».
Вдохновлённый естественным похуданием после отпуска, АН начнёт планомерно бороться с лишним весом. Он ежедневно взвешивается и соблюдает «жокейскую
«17.08 (суббота) — вес 92.0 (а 14 августа были 91.1. — А.С.) — Вчера зарубил блинчиков с вареньем. Письмо от Бориса. Жму „Пионовый фонарь“. <…> Завтра к И. А. Ефремову».
Некогда худеть — работать надо. И вот — в продолжение темы:
«26.08 (маме) — Гоню вовсю перевод для Гослитиздата. Со временем я малость просчитался, вот и приходится сейчас делать по шесть страниц в день, чтобы поспеть к сроку и выиграть дни для свидания с Борькой. А перевод — это очень утомительно, потому что принципов художественного перевода с дальневосточных языков не создано, вот и приходится быть в некотором роде пионером в этой области. Предвижу, что, как всякого пионера, будут меня поругивать или даже бить, но линию свою держу твердо: читатель должен читать как по-русски, а ощущать как японец. А текст-то старый, пушкинских времён, тогда японцы ещё понятия о европейской литературе не имели, да он ещё вдобавок исторический, автор описывает времена отдалённые, да всякий обиход тогдашний, да буддизм, о котором никто в Союзе представления не имеет, да мало ли всякого там. Вот и кряхчу! Однако же думаю поспеть к сроку. Из двухсот страниц восемьдесят уже сделано. Сегодня вот только что добил восемьдесят вторую».
Меньше, чем через месяц, 20 сентября он сдаст рукопись в «Гослит», а второй экземпляр Витя Санович отнесёт Вере Николаевне Марковой. АН уедет в Ленинград «добивать» «ТББ» и будет с трепетом ждать её мнения.
Одновременно возникнет идея выпустить новую повесть в «МГ» под одной обложкой с «Радугой», а не с «Попыткой». Так и будет сделано в итоге.
2 октября закончен чистовик «ТББ», АН возвращается в Москву и подаёт сразу две заявки в издательство: на «Понедельник…» и — что примечательно — на «Хищные вещи века». Замысел, родившийся в Прибалтике, к тому времени обсуждён и проработан.
И вот, наконец, 18 октября Вера Николаевна написала отзыв на «Пионовый фонарь», в котором буквально поздравила покойного автора Санъютэя Энтё со вторым рождением на русском языке. Перевод явно удался.
И тут невольно хочется забежать на год вперёд и привести текст одного письма, точнее даже поздравительной открытки, полученной Марковой к октябрьским праздникам:
«Дорогая Вера Николаевна! Всю эту осень я сильно хворал и только теперь могу откликнуться на Ваше милое сентябрьское письмо. У меня был злейший грипп, от которого да уберегут Вас японские боги.
Только теперь прочитал „Пионовый фонарь“. Читал его с увлечением, не мог оторваться. Аркадий Стругацкий действительно мастер: от его русизмов роман не пахнет ни Рязанью, ни Костромой, а остаётся насквозь японским. Ваша школа. <…>
Такая похвала дорогого стоила.
А в октябре 1963-го — ещё одно примечательное событие: его попросят написать для журнала «В мире книг» рецензию на «Лезвие бритвы» Ефремова. За свою жизнь АН написал сотни рецензий — и как редактор, и (позднее) как старший товарищ молодых
А у БНа тоже приятное событие: с октября он договаривается о работе на полставки (начальство очень неохотно на это шло), а к тому же в середине ноября ему с Адой, наконец, дают номер в гостинице-общежитии в Пулкове, и больше не надо «таскаться дважды в сутки в чёртову даль».
БН комментирует сегодня:
«Мы тогда жили у мамы и каждый день, естественно, мотались в ГАО и обратно. Довольно утомительно. А номер в гостинице ни в какую не разрешал наш местный Модест Матвеевич Камноедов (зампохоз Илья Матвеевич Гашков). Он почему-то нас (меня?) невзлюбил и отказывался подписывать мои заявления-просьбы о гостинице. Он говорил: чего там, у них же в городе две комнаты — проживут. Его убеждали, что одна комната — 6-метровая с окном в стену, не комната, а кладовка, — так он СПЕЦИАЛЬНО поехал в наше домоуправление выяснить правду, и ему сказали, что комнатка микроскопическая, жить в ней практически невозможно — преувеличили, конечно, но зато он смягчился».
Сразу хочется добавить, что не только Модест Матвеевич, а очень многие персонажи «Понедельника» имели своих прототипов. Например, Федор Симеонович списан с Ивана Антоновича Ефремова, а Янус Полуэктович сильно смахивал на тогдашнего директора Пулковской обсерватории Александра Александровича Михайлова. Правда, Кристобаль Хозевич — это почти чистая выдумка, а вот профессор Выбегалло являл собою гибрид академика Лысенко и одного известного писателя, имени которого БН просил не упоминать.
16 ноября у Ариадны Громовой АН встречается в очередной раз с Рафой Нудельманом. Записывает в дневнике:
«Отличный парень. Умница каких мало. Люблю его».
Рафаил — переводчик с польского и английского, критик и литературовед, приехавший в Москву ещё в 1960-м, отметил АБС безошибочно и сразу с первых книжек — как очень талантливых, очень раскрепощенных, очень витальных авторов, пышущих новизной и свободой. И Аркадия выделил при первой же встрече — по чисто человеческой, даже портретной яркости, не только литературной. С Борисом познакомился позже, тот — сразу ясно, — умный и тонкий, но интраверт, шёл только на серьёзные разговоры. Аркадий, наоборот — экстраверт, распахнутый настежь в любой компании, с готовой улыбкой в углах губ, но вызвать его на серьёзный разговор было нелегко, он предпочитал отшучиваться, а всё главное хранил в себе.
Глядя из дня сегодняшнего, Нудельман утверждает буквально следующее:
«Аркадий с Борисом были просто самые лучшие. Сказать по секрету, они в советской фантастике были единственные, о ком можно говорить всерьёз. Само направление существовало лишь постольку, поскольку были Стругацкие; если б их не было, фантастика — при всех своих тогдашних амбициях и свободолюбии — превратилась бы во второсортную литературу, из которой можно было выуживать некие теоретические схемы, но не произведения».
Тем временем «ТББ» лежит одновременно в двух толстых журналах — «Москве» и «Знамени». И там и там редакторам нравится, но все боятся. Чего? Трудно сказать. Ну, не привыкли наши солидные журналы печатать фантастику!
АН обрабатывает черновик БНа — «Суету вокруг дивана», первую часть «Понедельника» и очень рвётся в Ленинград, но всякие домашние неурядицы не пускают его. Уехать доводится только 20 ноября, а примерно через неделю он собирается в Одессу по приглашению на встречу киноработников.