Братья Ждер
Шрифт:
— Открой. Надо поднять его светлость.
В комнатах послышался шум. Раздался жалобный голос боярыни Тудосии. Отодвинув засовы. Наста на мгновенье оказалась одна перед Ждером в своем белом ночном наряде. Он быстро обнял ее, поцеловал и, оттолкнув от себя, подошел к хозяйке дома, которая испуганно выглядывала из полуоткрытой двери: голова у нее была повязана красной косынкой, в руке она держала свечу. Ионуц постучался к Алексэндрелу.
— Княжич, встань и выходи. Государево повеление. Служители уже дожидаются.
Дверь тут же открылась. Взяв из рук княгини свечу, Ионуц вошел в комнату своего господина. Он
— Скажи, Ждер, что стряслось? — встревоженно допытывался Алексэндрел. — Может, государь узнал что-нибудь? Я ему нужен для дела? Или ратная тревога?
— Дорогой все скажу, государь… Здесь тебе нельзя оставаться дольше ни минуты…
— А мне было так хорошо! Я провел самый приятный вечер в моей жизни, Ионуц.
Ждер подошел к нему вплотную, на него пахнуло запахом вина.
— Ты слышал меня, друг Ионуц?
— Слышал, государь.
— Наста была печальна и нездорова, но, увидев меня, развеселилась.
— Я безмерно рад этому, государь, — процедил сквозь зубы Ждер, — но прошу тебя еще раз, выходи скорее. Не то нам обоим несдобровать.
— Не понимаю, что могло случиться, друг Ионуц. Да и с хозяйками полагалось бы проститься.
— Недосуг, государь. Могут ли достойные боярыни предстать перед твоей светлостью в одних сорочках?
— Ты прав, Ионуц. А может быть, подождать до утра? Хотя, раз ты говоришь, что иначе нельзя, выхожу.
— Сейчас накину на тебя кафтан, государь. Дождит. Изволь сесть на коня.
Люди толпились в темноте перед абрикосовым садом. Двое служителей держали факелы. Алексэндрел-водэ вскочил в седло.
— Тушите факелы! — приказал Ждер.
Княжич зевнул.
— Ну и погодка, — пробормотал он.
Затем рассмеялся, точно беззаботное дитя, радуясь неожиданному происшествию. Ждером владел непреоборимый страх. Ему хотелось быть за много почтовых перегонов от этого места. Вокруг не было видно ни зги; окрестности недвижно стыли под моросившим дождем. И все же, словно зверь лесной, он чуял надвигавшуюся опасность. И к этому чувству примешивалось гневное желание увести подальше от Насты возможного соперника. Теперь благоприятный повод для этого был найден. Это с одной стороны согревало его, будто пламя костра на зимнем привале в лесу. Но с другого боку жгло его ледяное дыхание тревоги.
Проскакав некоторое время по большому шляху, Ждер распорядился, чтобы Коман поехал вперед проводником, а Ботезату отстал, защищая тыл. Дождь почти прекратился, только туман лениво плыл над лугами, прудами и дубравами. Бледный свет луны просачивался сквозь мглу.
По расчету Ионуца был час третьей стражи. Он скакал рядом со своим господином, прислушиваясь к тому, что делалось позади. Вдруг он услышал цокот копыт и понял, что их нагоняет татарин. Он пришпорил коня и помчался вперед к проводнику. Когда Ботезату догнал его, он остановил пегого, дожидаясь дурной вести.
— За нами скачут всадники, — сообщил служитель. — Я слышал топот коней и голоса. Кажется, их больше, чем нас.
Ждер тихо свистнул — словно в этот
— Скажите немедля людям, — велел он служителям, — что нам грозит опасность. Пусть держат оружие наготове. А мы укроемся в устье оврага. Ты, Коман, скачи в ближайшее село за подмогой.
Ионуц вернулся к своему господину. Там он нашел и медельничера Кривэца. Оба понимали, что случилась беда, но не знали толком какая.
— Зачем мы едем? Новое повеление господаря? — спросил княжич. — Почему мы прячемся? Я хочу открыться батюшке и поведать ему все, что совершил без его ведома.
— Беда, ох, беда, государь! — застонал Ионуц. — Было бы так, пришпорили бы мы коней да поскакали вперед, Но тут иное дело: с ляшского рубежа идет за нами злодейская погоня. Медельничер Кривэц легко обо всем догадается, коли вспомнит наш сучавский «рай» и искушения змеи, как сказал бы мой батяня, отец Никодим.
— Какой там рай, какая змея? — спросил с недоумением медельничер.
И пан Иохан и пани Мина, честной медельничер, заточены в крепости и будут держать ответ за свое злодейство. Придется и нам ответить за наши прегрешения. Ведь именно от нас с тобой, и пуще всего от твоей милости, они проведали о поездках княжича в Ионэшень. А через них, как видно, узнали об этом недруги князя, и теперь, боюсь, скажутся последствия.
— Что это за слова, Ионуц? — надменно осведомился княжич. — Кто осмелится тронуть меня?
— Есть такие дерзкие люди, государь. Не изволь сомневаться. Я, как только узнал, поскакал сюда, чтобы спасти тебя от гибели.
— Как так? Значит, это не повеление государя?
— Это тоже повеление, княжич. И я не мог не выполнить его.
— Возможно ли это, Ждер? — обиженно повернулся в седле княжич Алексэндрел. — И ради такого дела ты осмелился поднять меня с постели, тянуть за ноги и толкать в спину? Ты ответишь за эту дерзость.
— Брани меня, государь, — упорствовал Ждер. — Только голову не секи, она сейчас нужна мне. Возможно, скоро придется сложить ее за тебя.
Пока шел этот разговор, ратники, приблизившись к крутому склону оврага, спешились и приготовили оружие.
Думитру Кривэц, «смиренный медельничер», стряхнул с себя наконец постыдное оцепенение. Выхватив саблю, он сделал два шага навстречу неизвестной опасности. Губы его кривила гневная усмешка.
— Придется мне, видно, славный государь, и друг мой Ионуц, сложить тут повинную голову — и тем рассчитаться за глупость свою. В какой уж раз доказало, где причина гибели мужей.