Братья Ждер
Шрифт:
— А тебе, честной медельничер, ничего не свалилось на голову во время прогулок по городу?
— Благодарение господу, пока ничего, святой отец.
— Гляди, чтобы и впредь не свалилось. В ляшских харчевнях не так хорошо вино, как пригожи хозяйки. И ты не забывай, что женщина и без языка заговорить может, но вот с языком да чтоб молчала, такого сроду еще не случалось! Так же как не найдешь мужчины, который бы, подобно библейскому Самсону, не открыл женщине то, чего не следует открывать.
После
— Знайте же, други мои, что я простил того, кто посмел дерзить мне, — объявил он. — А угодно будет, могу опять написать грамотку его домашним в Тимиш.
Ионуц поцеловал руку наставника.
— Мне и впрямь нужно написать грамотку родителям, — признался он. — Отправляю ее со старшиной.
— Что за грамотка? Зачем она? — удивленно повернулся к нему Некифор Кэлиман.
— Грамотку родителям. Отец Тимофтей по просьбе моей один раз уже написал в Тимиш, что мы, милостью всевышнего, живем при дворе в добром здравии и ждем хороших вестей из дома.
— Так и было сказано в той сербской грамоте?
— Так, — подтвердил монах.
— А дьячок-то Памфил! Вот тебе и ученый! Он-то прочитал в грамотке отца Тимофтея, что у вас тут ратные дела и всякие невзгоды, Услышав такие вести, боярыня Илисафта схватилась за голову, закричала и сразу сомлела. Дьячок тут же признался, что он не разумеет по-сербски и все свои священные книги читает наизусть по-молдавски. И, узнав это, конюший Маноле и боярыня Илисафта обрадовались. Вот я и хочу упредить вас: кому писать грамотку, тут я вижу, есть; а там читать ее в Тимише некому.
— Как же быть, дед?
— Ничего иного не остается, жеребчик, как сказать мне. Я буду держать твои вести в голове. А по прибытии сразу и передам.
— В таком случае, дед, передай, что я скучаю по мамане. И еще скучаю по батюшке. Живу хорошо. И хотел бы получить от нашего господина дозволение приехать в Тимиш за собаками и ястребом, потому как они нужны нам с княжичем Александру.
— А еще что?
— Больше ничего, дед, кроме того что низко кланяюсь братцу Симиону и желаю ему здоровья.
— Ну что ж, жеребчик, добре. Иной грамотки тебе и не надо. Доеду до Тимиша, явлюсь к их милостям и доложу: так, мол, и так — вот что велел сказать вам Ионуц Черный: «Шлю низкий поклон родителю и родительнице и желаю им здоровья.
— Нет, дед, мне самому хочется приехать за ними.
— В таком случае поклонюсь и скажу, что ты скоро приедешь домой. Лучшей вести для них н не придумаешь.
— Не в моей это воле, дед.
Старшина покачал головой и вздохнул. Вздохнул и Ионуц.
Некифор отвел юношу в сторону и, склонив к нему лицо, заросшее жесткой бородой, тихо пробормотал:
— Послушай меня, старика. Не лезь ты со своей смекалкой. Так оно лучше будет.
Ждер понимающе рассмеялся, глядя на своего господина. Алексэндрел расслышал слова старшины и тоже захохотал. Некифор Кэлиман поклонился юному князю и пошел на другой конец стола напомнить кумовьям, что пора почтительно благодарить господаря и собираться в обратный путь.
— Теперь у меня новая забота: отвезти до места младенца-охотника, вверенного мне господарем, — сказал он, глядя смеющимися глазами на юношей.
Это было в первый день июля.
Две недели спустя княжич отъехал со своей свитой в Новую крепость близ Романа, чтобы передать тайные поручения новому пыркэлабу Фоте Готкэ. Из Романа он направился дальше — в Бакэу, где возводили новый господарев дворец и где ему надлежало найти ворника Исайю и передать ему особые повеления князя.
Восемнадцатого июля Алексэндрел достиг Хотина, где нашел своего деда Влайку и сына его Думу. Тут же гостила тетка его отца, княгиня Анна. Повеление князя Штефана гласило, что надо торопиться с жатвой. А воинам неотлучно находиться в указанных местах и позаботиться, чтобы пороха было вдоволь. Княгиню Анну приглашали погостить в Нямецкую крепость. На этой же неделе должен был прибыть за ней княжеский поезд. Алексэндрел поклонился деду своему Влайку и дяде Думе, преклонил колена перед теткой отца и не преминул представить высоким родичам своего товарища Ждера.
Княгине Анне шел шестидесятый год. Была она еще крепкой женщиной, но стала слаба глазами. Приказав своему внуку и Ждеру стать на освещенное солнцем место, она увидела их будто в далеком мареве, улыбнулась, радуясь их молодости, и печально вздохнула о невозвратном прошлом.
Тридцатого июля утром княжич выехал из Хотинской крепости. На стенах затрубили трубы, а пыркэлабы проводили его за крепостной ров. Алексэндрел поклонился дядьям, поглядел на черные бойницы в стенах и в окружении свиты направился прямо на запад. По повелению Штефана он должен был в тот же день прибыть в Сучаву и потому торопился достичь поскорее ионэшенской усадьбы. К обеду они уже были там.