Братья
Шрифт:
На другом конце длинного стола восседала приехавшая и местная знать. Кроме пристава Зверева, никто не увлекался вином. Не доверяли друг другу. После медовухи пили чай маленькими глотками, курили трубки, беседовали о назревших делах.
– Надо, Михаил Фомич, подумать о фельдшере. Тундра на тысячи верст, и нет лекаря. Шаманы еще кое-как лечат тунгусов, а пришлые люди – кто во что горазд. Мрут от пустячных хворей. А моровая язва приключится! Тогда – конец! Особенно страдают крестьяне низовского и затундринского обществ. Надо губернию тревожить, – настаивал Сотников.
– Писал, не раз! Сам трижды был у губернатора. Сетует, денег нет. Казна
Киприян Михайлович почесал за ухом прямо через накомарник:
– Когда ж эти лучшие времена настанут? Может, вообще оставить этот кусок Русской земли, которую мы, казаки, по крупицам собирали до кучи, чтобы цвела империя под двуглавым орлом? Как думаете, Михаил Фомич?
– Оставлять ни в коем разе нельзя, Киприян Михайлович! Только оставим, тут сразу англичане будут. Они еще в далекие времена в Мангазею хаживали за пушниной. Хорошо, что царским указом наложили запрет для иноземцев. А то бы и нас достали.
Александр Петрович по-прежнему сидел в раздумье, но после слова «англичане» встрепенулся, выпрямил мощную спину и постучал слегка кулаками по столу. Посуда задрожала, заколебалась налитая в чашки медовуха.
– Если они пронюхают про уголь и медь, сразу полезут через льды. У них пароходы мощные. Начнут заключать концессии. Но пока жив Кытманов, ноги их тут не будет. Мы сами с усами.
Он улыбнулся, расстегнул пиджак, расправил плечи и добавил, глядя в глаза Сотникову:
– Если мы с тобой об угольке дотолкуемся, тогда и школа, и фельдшер – все будет! Дудинское городом станет! Енисейск затмит. Пристань соорудим и для пассажирских, и для грузовых судов. Тут и отстой, я смотрю, хороший будет у Кабацкого. Верно, Николай Григорьевич? – обратился к капитану.
– Да! У Кабацкого всегда затишье, когда на фарватере беляки гуляют. Остров волну гасит.
Благочинный Власьев вслушивался в разговор и норовил вставить слово.
– Священник тоже нужен разъездной для отправленья богоугодных дел и пришлым, и тунгусам.
– Тут, я думаю, церковь найдет деньги для духовника, – поддержал Сотников. – Так что, Прокопий Егорович, ищите деньги на сруб, на жалованье да и самого священника. Нужен крепкий боголюб, как отец Даниил, чтоб не сбежал от холода. И оленей ездовых следует церкви держать.
Кытманов больше не участвовал в разговоре. Его мысли были где-то далеко, в не знакомых ему Норильских горах. Ради этого он, человек дела, и приехал на Таймыр. Его мало интересовали проблемы, о которых говорили. Он в воображении рисовал свое видение развития этого края, где нашлось место и школе, и больнице, и пароходам, и заводам, и фабрикам. Он знал: только разработка угля и медной руды привлечет субсидии правительства. Но коль дело дорогое, то правительство может дать добро на ближайшие сорок девять лет частным компаниям, чтобы те сделали всю «черновую работу» от изысканий до строительства заводов, а после окончания договорного срока прибрать запасы к государевым рукам, как поступили с Демидовым на Урале, на Алтае. А надеяться, как наивный Кривошапкин, на казну – не надо. Крымская война вытянула последние копейки.
Крепостное право отменили. Тысячи крестьян заполонили города. Ищут работу. Иноземцы, как пишут газеты, строят заводы и шахты в Донбассе, на Урале. Капиталы вкладывают. Прогореть не боятся. Видят, как капитализм на паровых машинах едет по России. Вот и он, Кытманов, одним из первых в Енисейской губернии уловил стук
Он себе цену знает. Ругает нередко себя за промашки, а Россию за тугодумство. Англия и Америка уже наводнили океаны своими пароходами. Бункеруются суда то на островах, где угля вдоволь, то на углематках, стоящих по маршруту пароходов. А мы только реки осваиваем. Да и паровики из-за границы возим, хотя отец и сын Черепановы первыми паровоз изобрели. Стыдно бывает за матушку-Русь.
Так думал золотопромышленник и судовладелец и не вмешивался в разговор туруханского начальника с Сотниковым.
Солнце уходило к горизонту. От дома Сотникова удлинялась долгожданная тень, и ее темного покрывала хватало, чтобы прохладой хоть чуть-чуть ублажить гостей за столом.
– Слава богу, тенек навис, а то и квас холодный не помогает, – вышел из раздумья Кытманов, вытирая усы от напитка.
– Потерпи, Александр Петрович! Скоро банька поспеет. Еще раз пот сгоним. Видишь, дымок пошел из каменки, – показал рукой Сотников на шлейф сизоватого дыма над крышей.
А народ гулял. Слышались песни, звуки жалеек, удары бубнов с колокольчиками. У самой воды, на толстом чурбане плотники боролись на руках с матросами. Рядом стояли четверти с вином и ведро с квасом. Победителя потчевали хмелем, побежденного – квасом. Два матроса сняли с судна фисгармонию, поставили на песчаной косе, и над рекой поплыла песня о Ермаке. Пели так слаженно на два голоса, что регент церковного хора Иван Пантелеевич Хворов вздохнул, заслышав песню.
– Мне бы эти голоса в хор – вся тундра бы заслушалась.
– Ты, Иван Пантелеевич, среди моих приказчиков поищи. Может, и найдешь голосистых. Приобщи их к Богу. Воровать меньше станут, да и тебе прок! – посоветовал Киприян Михайлович. – Пусть славят Бога хоть песней, коль делами не могут.
Пристав спросил разрешения у Кривошапкина и расстегнул ворот кителя. На вздувшейся шее осталась красная широкая полоса.
Было по-прежнему безветренно. Обслуга суетливо носила в деревянных ведрах воду из реки, доливала в кипящие расписные самовары и небольшими металлическими крючьями шевелила тлеющие угли через спрятанные под днищем колосники.
На пароходе зажгли сигнальные огни. Палубные вахтенные, развернув удочки, ловили сорогу, чумазые кочегары в машинном отделении пили из ведра холодный дудинский квас, охлажденный в енисейской воде.
Слышалось шипение пара, бульканье кипящей воды и поскрипывание тяжеленной баржи. Светлый день над селом переходил в светлую ночь. А на берегу продолжал гулеванить веселящийся народ.
Глава 4
Через два дня после прихода парохода в селе появился Мотюмяку Хвостов. Нганасанин смешанной крови, пригнавший, согласно уговору с Сотниковым, стадо ездовых оленей. Небольшого роста, кряжистый, с жиденькой бороденкой в три волоска, подвижный и вечно спешащий. Откинув накомарник с лица, он смело постучал в дом Сотниковых, не боясь нарушить сон гостей. Ждал хозяина, переминался с ноги на ногу, посматривал на Енисей, небрежно отмахивался от комаров и успевал гладить огромного хозяйского Полкана, с любопытством заглядывающего ему в глаза. Послышался скрип половиц, лязг запора, и в проеме появился Киприян Михайлович. Он заспанно глянул на Хвостова и протянул руку: