Брайтон-Бич опера

Зернов Леонид

Мы так и сидим в Пашиной комнате, причем я, за отсутствием свободных стульев, разместился прямо на полу, прислонившись спиной к стене. Как разговор у нас свернул на философские темы, я уже и сам не помню, но на самом деле с теми, кому по двадцать с небольшим или чуть поменьше, так часто бывает: то о дури и тёлках, то — без всякого притом перехода — о смысле жизни. И вот в течение последнего получаса промолчавший до этого весь вечер Игорь излагает нам с Пашей и Димой свою теорию мироустройства. Теория эта, на мой взгляд, весьма сумбурна, но всё равно она интереснес, чем «взрослые» разговоры о мортгиджах и акциях на первом этаже — поэтому я и не тороплюсь туда возвращаться. Тем более что, как принято в богатых домах, при Пашиной комнате оказался собственный туалет.

— Сегодня никто уже не отрицает наличия у человека биологического поля, — говорит Игорь, — но на самом деле гораздо большее значение имеет поле психологическое. В индуизме оно называется

аурой, но не подумайте, что я о мистике какой-то. Всё это — самая что ни на есть строгая наука. Психологическое поле человека — это основа и в то же время результат всей его жизнедеятельности, невидимая проекция его личности вовне. Естественно, у каждого оно очень индивидуально и принципиально отличается от всех других полей, хотя все они подчиняются одним и тем же законам, а также постоянно взаимодействуют друг с другом, образуя единое психологическое поле Земли. Ещё Вернадский пытался описать этот феномен, назвав его ноосферой, но его последователи всё извратили и опошлили, сведя его идеи к экологии и информатике. Я в Москве, кстати, около станции метро «Проспект Вернадского» жил, но это так, к слову. Мистики тут никакой нет — чистая наука.

— Ну и что? — говорит Дима. — Какое всё это имеет значение?

— Огромное, — говорит Игорь. — Псиполе каждого человека формируется из его мыслей, желаний, эмоций, которые могут быть как положительными, так и отрицательными по своему знаку.

— Это по какой шкале? — говорю я, потому что мне становится интересно.

— Возьмём для простоты традиционную шкалу классической этики, — говорит Игорь. — Она ведь примерно одинакова у всех народов, и поэтому оперировать с ней будет проще. Ту шкалу, по которой убивать, воровать и отбивать чужих жён считается предосудительным. Так вот, подобно тому, как, получая из атмосферы кислород, люди перерабатывают его и выдыхают обратно углекислый газ, — точно так же работают и психофизиологические процессы. Из того, что Вернадский называл ноосферой, человек получает положительно заряженный психический «кислород», а результатом его психической деятельности является выброс в ноосферу всяких шлаков и прочих отходов. Кто будет отрицать, что люди чаще всего испытывают негативные эмоции: зависть, ненависть, ревность, желание отомстить? Причем именно эти чувства, как правило, и являются самыми сильными, в наибольшей степени определяющими весь характер человека, все его поступки. Или, по крайней мере, их абсолютное болышинство.

— Это всё ты уже говорил, — перебивает его Дима, — и я в принципе согласен, но дальше-то что?

— Дядя Лёша просил повторить, — говорит Игорь.

— Давайте вы не будете называть меня дядей, — говорю я. — У нас разница в возрасте всего-то двадцать лет. Какой я вам дядя?

— Договорились, — говорит Игорь. — Но теперь понятно?

— Более или менее, — нагло вру я. — Ho действительно, хотелось бы услышать, что из всего этого следует.

— Следует очень многое, — говорит Игорь. — Индивидуальные псиполя людей, то есть, по сути дела, отбросы их душевной и духовной жизни, взаимодействуя друг с другом, образуют единое поле, которое вобрало в себя всю психологическую помойку, накопившуюся за сотни тысяч лет осознанной деятельности человека как отдельного вида. Это поле несёт в себе всю негативную псиэнергию, которую выбрасывали в ноосферу наши предки и которую ежесекундно продолжаем выбрасывать мы. Говоря другими словами, речь идёт о десятках или даже сотнях миллиардов установок по переработке кислорода в углекислый газ, и если запасы кислорода в природе пополняются за счет фотогенеза, то никакого подобного механизма обновления позитивного псиматериала в ноосфере предусмотрено не было. Поэтому с каждым новым поколением и вообще с рождением в мир каждого нового человека это отрицательно заряженное поле, впитывая в себя весь вбрасываемый в него негатив, всё усиливалось и усиливалось. Я вполне допускаю, что поначалу его или вообще не было, или оно было совершенно микроскопическим, и мир тогда казался людям раем, что отражено абсолютно во всех религиозно-мифологических системах. Но постепеино сила поля росла, количество зла увеличивалось, и в какой-то момент возникла обратная связь. Питаясь шлаками психической деятельности человека, это поле, которое я назвал инфернальным, начало оказывать сильнейшее воздействие на индивидуальные псиполя отдельных людей. Сильно упрощая, можно сказать, что вместе с положительной энергией ноосферы человек начал получать и негативную энергию инфернального поля, которая интенсифицировала все его отрицательные эмоции и чувства. Возник эффект снежного кома, при котором сила инфернального поля начала расти уже в какой-то супергеометрической прогрессии. На уровне общественных наук это объясняет, почему мир становится всё более и более жестоким. Ещё в начале прошлого века все человечество было потрясено ужасами Первой мировой войны, её чудовищными жертвами, применением ядовитых веществ и т. д. Но не прошло и двадцати лет после её окончания, как все эти кошмары начали казаться игрушками

по сравнению с холокостом, концлагерями, гибелью десятков миллионов человек. А сразу вслед за этим — Хиросима и Нагасаки. Потом — Камбоджа с eё Пол Потом, залитый напалмом Вьетнам. Сила и масштабы зла постоянно увеличиваются, в потенциале стремясь к воцарению на Земле самого настоящего ада. Что, кстати, тоже предсказано большинством мировых религий.

— Поэтому ты и поле назвал инфернальным? — спрашиваю я, чтобы хоть что-то спросить.

— Естественно, — говорит Игорь. — Это область ада, обретающего все большую и большую силу. Ада, материализующегося во плоти из нашей коллективной псиэнергии.

— Потрясающе, — говорит Дима. — Я никогда не мог понять, ночему в мире так много зла и как всё это согласовывается с религиозными догматами о том, что Бог есть Любовь. И мне никто до сих пор не мог этого объяснить.

Некоторое время мы все молчим, а потом Паша говорит:

— A ты не боишься?

— Чего? — говорит Игорь.

— Ну, что поле тебе отомстит, например. Вряд ли оно в восторге от твоих открыгий.

— Не знаю, — говорит Игорь. — Никогда не думал об этом.

— А ты подумай, — говорит Паша. — И не рассказывай об этом никому. Особенно тем, кого это вообще не касается. А то как бы не пожалеть потом.

— Жалеть нечего, — говорит Игорь. — Зная законы, по которым поле функционирует, можно научиться им управлять. Бороться с ним всё равно бессмысленно. Единственное, что остаётся, — это поставить его себе на службу.

— И что тогда? — говорю я.

— А ничего, — говорит Игорь. — Тогда уже больше ничего не надо. Тогда уже всё твоё будет.

— Что, например? — говорю я. — Что тебе, собственно говоря, так сильно нужно?

— Мир во всем мире и всеобщее разоружение, — говорит Игорь. — Что же ещё?

Даша Зарецкая едет в метро и старается не думать о том, как сильно она его ненавидит. Шум и толкотня, скрежет металла, до запредельного уровня децибел усиленные дребезжащимм динамиками голоса объявляющих остановки кондукторов, грохот тормозящих и разгоняющихся вагонов, разношерстная толпа — всё это почему-то вызывает у неё неподдельное чувство ужаса, объяснить которое она не в состоянии даже своему психотерапевту — милой, с большой заинтересованностью выслушивающей её женщине, которую зовут Яна и к которой родители теперь заставляют её ходить два раза в неделю. Теперь — это после того, как в прошлом году она сделала одну большую глупость, чуть было не закончившуюся непоправимой трагедией. Глупость. Конечно, глупость. Не подумала как следует. Тогда, правда, казалось, что другого выхода нет и не будет уже никогда, но всё равно хорошо, что бабушка хватилась своего снотворного и подняла весь дом на ноги. Благодаря этому она и с Грегом познакомилась — он на общественных началах, после работы, вёл семинары в группе психологической поддержки, которые её обязали посещать после того, как выписали из больницы. Ну а русская в этой группе она одна была.

Грег — хороший. Красивый. Надёжный. Любит её. Замуж зовёт. Ему уже двадцать восемь. Он адвокат. Талантливый. Уголовные дела ведёт. Скоро партнёром станет в большой американской фирме.

Глупо всё это было. Страшно глупо. Пришла в себя в белой палате, вся чёрная — руки, ноги, всё тело. Потом объяснили, что это её углём вымазали для детоксификации. Здесь так принято. Глупость. Хотели её в психбольницу отправить. Здесь попытки таким образом свои проблемы решать к психическим заболеваниям приравниваются. Детский сад какой-то. Но всё равно хоропго, что успели. Спасибо им за это.

И вот опять метро, от которого каждый день, по дороге в NYU, где она учится на искусствоведа, и обратно домой Даша старается полностью отгородиться одновременно и книгой какой-нибудь интересной, и плеером с огромными наушниками. Сегодня она читает третий том Вазари и слушает свою любимую Билли Холлидей. Джаз успокаивает, хотя голос у Билли слишком тихий для того, чтобы полностью заглушить грохот иоезда. «Good morning, heartache» , — поёт она, и Даша поднимает глаза, внезапно почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд. Стоящий в проходе высокий молодой человек в бейсбольной кепке улыбается ей открытой американской улыбкой. С ней тут часто так пытаются познакомиться. Не пристают грубо и нагло, как когда-то в Москве, а просто улыбаются или вежливо спрашивают, что она делает сегодня вечером. Улыбнуться ему в ответ? Или он неправильно это поймёт?

Даша опускает глаза, а потом смотрит в окно — поезд едет по мосту, приближаясь к Манхэттену. Мост — огромный, уродливый, железный, уже с самого утра раскалённый от палящего летнего солнца. Под мостом река, на другом берегу которой большой город. Там живут миллионы людей, и у каждого из них — свои серьёзнейшие проблемы, с которыми они тоже не всегда могут справиться. Так и Яна говорит, и Грег тоже. У всех есть проблемы. У каждого свои. И каждому они иногда кажутся неразрешимыми. Но большинство всё-таки решает их как-то. И Даша тоже решит. В конечном итоге всё как-то решается. Неразрешимых проблем не бывает. Чистый детский сад.