Брайтон-Бич опера
Шрифт:
— Пей до дна, — говорит ведьма. — Не стесняйся. Такой праздник у нас только раз в году бывает.
Я делаю ещё один глоток. Потом ещё один. Дракон рукой подталкивает дно бокала вверх, практически насильно вливая в меня его содержимое.
— Хорошо приподняло, — говорю я, чувствуя, что голова уже начинает приятно кружиться. — А правда, что это было?
— Напиток богов, — усмехается беззубым ртом ведьма. — Эликсир вечной молодости и бессмертия называется. Понравилось?
Я киваю в ответ, а она берёт из моих рук бокал, передаёт его дракону и обнимает меня рукой за шею.
— Потанцуешь со мной? — шепчет она мне в ухо.
Я пытаюсь отстраниться, но ведьма уже тянет меня в центр зала, где под оглушительную
— Да не умею я танцевать, — говорю я, но тут, к счастью, оркестр смолкает.
— А сейчас, — объявляет в микрофон гитарист, на плечах у которого громоздится гигантская голова летучей мыши, а за плечами виднеются её крылья, — наш коронный номер. Гвоздь программы.
Музыканты начинают играть какую-то неизвестную мне мелодию, а в центр зала из толпы протискивается неопределённого пола фигура в белом балахоне, в маске в виде черепа и с самой настоящей косой в руках. Толпа расступается и постепенно образовывает круг. Начавшаяся довольно медленно музыка набирает темп, и, ритмично покачиваясь, фигура в балахоне движется вдоль толпы. Впечатление такое, что она то ли скользит по полу, то ли иногда даже немного взлетает над ним. Музыка становится быстрее, и фигура стремительнее и стремительнее кружится по всё более расширяющемуся вокруг неё свободному пространству. Размахивает косой прямо под ногами у отшатывающихся и подпрыгивающих на месте людей в масках. Темп оркестра нарастает и нарастает. Белый балахон, увенчанный раскачивающимся из стороны в сторону черепом, носится по круту с какой-то уже совершенно сверхъестественной скоростью. Коса рассекает воздух с такой силой, что даже сумасшедшая музыка не может заглушить её свиста. Гномы, гоблины, ведьмы, домовые и упыри орут от восторга. Приплясывают в такт. Хлопают в ладоши.
Я чувствую, что мне становится не по себе. Голова кружится, а из глубин желудка к горлу подкатывается горячий тошнотворный ком. Дышать становится совсем нечем.
— Расстегни рубашку, — видимо заметив моё состояние, кричит крепко вцепившаяся в мою руку ведьма.
— Что? — не понимаю я.
— Рубашку расстегни, — опять кричит она и, увидев, что я всё равно не въезжаю, хватается за ворот моей застёгнутой по полной программе рубашки и дергает его в сторопы. Вместе с отлетающими пуговицами рвётся и тонкая серебряная цепочка, которую мне Татьяна когда-то на именины подарила, чтобы я на ней крестик носил. Дышать становится действительно легче, но только на пару секунд. А потом меня всё-таки выворачивает наизнанку прямо посреди зала. К счастью, все настолько увлечены праздником, что никто не обращает на это никакого внимания.
Музыка играет ещё громче. Цветные прожектора в бешеном ритме простреливают зал, который постепенно выстраивается в многоярусный хоровод, центр которого образует белая фигура с косой, и с гиканьем, свистом и топотом начинает кружиться вокруг неё.
— День Всех Святых! — кричит кто-то в толпе. — Да здравствует День Всех Святых!
— Happy Halloween! — вторят ему другие голоса уже по-английски. — God bless America!
— God bless America! — ревет счастливая толпа. — Happy Halloween!
СВОБОДА ВЫБОРА
На следующий день после Хеллоуина я просыпаюсь от того, что кто-то сильно трясет меня за ворот рубашки и говорит: — Вставай, вставай скорее — неудобно же перед людьми.
— Что неудобно? — бормочу я. — Сон — естественнос состояние человека. На потолке вот спать неудобно. А в остальном нормально.
— Лучше бы ты на потолке спал, — говорит такой знакомый голос, и, открыв наконец глаза, я вижу перед собой Татьяну.
Естественно, моё лицо расплывается в радостной улыбке, но уже в следующую секунду она с него сходит. Нет, Татьяну-то я, конечно, очень рад видеть, но вот только смущает меня то, что за её спиной не стены нашей квартиры, а открытое небо и какой-то многоэтажный дом, кирпичные
— Вставай, — опять говорит Татьяна. — Пойдём домой, горе ты мое. Наказание.
— А как ты меня нашла? — говорю я, с трудом поднимаясь со скамейки.
— Да соседка позвонила, — отвечает Татьяна, поддерживая меня под локоть. — «Твой-то, — говорит, — на бордвоке весь заблёванный валяется». — «Так ему и надо», — сказала я и повесила трубку. Сначала не хотела за тобой идти, а потом подумала: вдруг ты простудишься ещё?
— Спасибо, — говорю я, тщетно пытаясь удержаться на ногах.
— Не за что, — говорит Татьяна.
— Я больше так не буду, — говорю я.
— Я знаю, — говорит Татьяна. — Ну что, пошли? Ты идти-то можешь?
— Могу, — говорю я и, как подкошенный, падаю обратно на скамейку.
…Как Татьяна дотащила меня до дома, я не помню, но в одном она оказалась точно права: простудился я действительно здорово. Кашель устрашающий, насморк ручьями, температура под сорок — все дела. Несколько дней я так и провалялся в постели (даже уроки в школе пришлось отменить) и только 5 ноября почувствовал себя немного лучше, что позволило мне, воспользовавшись уходом Татьяны на работу, быстро одеться и отправиться голосовать.
Избирательный участок на Брайтоне оказался уже переполнен народом, что меня очень обрадовало. По телевизору ведь всегда говорят, что основа демократии — это как можно более широкое участие электората. А наш народ, изголодавшись за долгую жизнь в СССР по свободным выборам, лишь только получит гражданство, сразу бежит для голосования регистрироваться. Права свои реализовывать. Ну и обязанности, конечно, тоже. Потому что всех, кто попадает в избирательные списки, потом в присяжные тягать начинают. Я через эту бодягу тоже как-то раз прошёл — даже вспоминать противно.
Отдав свой голос за Патаки, я немедленно возвращаюсь домой. Тем более что погода отвратительная — дождь льёт так, как будто это тоже чей-то насморк, и от промозглого холода у меня опять начинается лёгкий озноб. Поэтому, добравшись до квартиры, я забираюсь под большое тёплое одеяло и, согревшись, быстро отключаюсь, а просыпаюсь от громких голосов на кухне. За окном к этому моменту уже темно.
Я выхожу на кухню и вижу Алика, Илью и Татьяну, которые сидят за столом и о чём-то оживленно беседуют. Моё появление, естественно, отвлекает их от разговора.
— Ну что, доголосовался? — говорит Татьяна.
— Тоже соседка настучала? — говорю я.
— Не первый день знакомы, — говорит Татьяна. — Теперь ещё неделю болеть будешь?
— Да нет, пормально всё, — говорю я. — Я только туда и обратно сбегал.
— Вот и молодец, — говорит Алик. — Фужер тащи.
— Фужер ему не нужен, — говорит Татьяна. — Он теперь только бульончик куриный пьет. Из кружки.
— Ну, как знаешь, — говорит Алик и наливает себе полный фужер «Столичной».