Бразильская мелодия
Шрифт:
Делаю краткую паузу и испытующе смотрю в его маленькие глазки. Влаев сидит, все так же подавшись вперед, но по его лицу пробегает гримаса напряженности.
— …вы вызвали Моньо из «Бразилии», чтобы распить с ним две бутылки ракии. Кто их вам дал?
— Знакомые.
— Конкретнее!
— Однокашник по институту, он привез их из села.
— Разве вы не слышали, что я сказал: конкретнее. Называйте имена и фамилии!
— Запрянов… Любен Запрянов, студент нашего курса.
— И когда Запрянов принес вам эти бутылки?
— Не помню
— А если накануне, зачем вам понадобилось вечером идти в «Бразилию» и сообщать Моньо эту радостную весть? Вы могли сказать ему об этом утром.
— Если бы я сказал ему утром, он бы тут же их выпил, — вполне логично отвечает Спас.
— Так. Но он не мог выпить эту ракию еще по одной причине. Догадываетесь?
Влаев пытается изобразить на лице удивление, но безуспешно.
— Моньо не мог приложиться к ракии утром — тогда ее еще не было в вашей квартире. Бутылки вы принесли в обед. Они были завернуты в газету. Но поскольку вы не смогли завернуть в газету самого себя, то люди вас видели.
— Верно! Так и было! — оживляется Спас. — Любен мне позвонил утром, и я пошел к нему. Точно так было, сейчас я вспомнил.
— Но вы не вспомнили о другом, — охлаждаю я этот энтузиазм. — Вы купили ракию в ресторане «Рила» на улице Раковского. И хотя избрали для этого оживленное предобеденное время, продавец вас запомнил.
— Большое дело! — усмехается Спас. — Хотел разыграть Моньо, будто это Домашняя сливовица. Ведь он считает себя знатоком крепких напитков.
— Вы пытаетесь разыграть и меня. Но я вас предупреждал насчет ответственности за показания. Итак, установлено ваше первое лжесвидетельство.
— Так уж и лжесвидетельство… Делаете из мухи слона!
— Пойдем дальше, — говорю я. — Почему возникла мысль устроить пьянку с Моньо именно в тот вечер?
— Не понимаю, что вы имеете в виду, когда говорите «именно в тот вечер»? Тот или не тот… Что мы, в первый раз собирались выпить!
— Не изображайте недоумение. Я еще в самом начале сказал вам, что именно в тот вечер умер или был убит один человек из вашей компании.
— Как я мог знать, что кто—то будет убит, да еще в тот вечер?
— Допустим, не знали. Но теперь я вас спрашиваю: как возникла мысль купить две бутылки и распить их именно в тот вечер?
— Откуда я знаю? Такие идеи всегда приходят внезапно: накатила тоска, захотелось взбодриться…
— Тоска по приятелю, с которым не виделись пять или шесть часов, — заканчиваю за него я. — Но можно было вместе с Моньо остаться в «Бразилии» или пойти в другое место… Однако вы еще днем идете за выпивкой, приносите ее домой, приводите Моньо и запираетесь в вашей, я бы сказал, неуютной комнате. Не странно ли все это?
— Не нахожу ничего странного!
— Пойдем дальше. До какого часа продолжалась эта подготовленная пьянка?
— До двух ночи… Или, может, до трех. Не помню точно.
— Сколько человек оставалось в комнате до конца пьянки?
— Как и в начале: я и Моньо. А потом мы легли
— Никто из вас не выходил из комнаты?
— Нет.
— Значит, еще три ложных показания, — констатирую я сухо.
Спас бросает на меня быстрый взгляд, но тут же отводит глаза. Он скрещивает руки, возможно, чтобы скрыть дрожь пальцев. Или сдерживает себя. Кисти рук у него большие и крепкие, с короткими цепкими пальцами. Они, вероятно, могут превратиться в увесистые кулаки. В другом месте или при других обстоятельствах человек—бицепс пустил бы их в ход. В наш век, когда люди больше ценят не мускулы, а интеллект, он в отличие от всех гордится своей силой.
— Вся эта пьянка, Влаев, вовсе не результат внезапной идеи. Это вам прекрасно известно. Вам она понадобилась, чтобы доказать, что в ту ночь вы из своей квартиры никуда не отлучались.
— Зачем доказывать, это и так ясно!
— Ясно, да не всем.
— Ну, это ваше личное мнение! — бросает презрительно Спас. — У меня нет желания препираться, факты, как говорится, налицо.
— К счастью, да. Но они совсем не такие, как вы хотите их представить. Факт номер один: веселье было организовано умышленно, утверждение, будто ракию вам подарили, — чистая ложь. Факт номер два: Моньо уснул задолго до полуночи.
— Моньо сидел со мной до конца!
— Вопреки вашим инструкциям он признал обратное.
— И вы верите показаниям нетрезвого человека?
— Однако этот пьяный человек — главный свидетель при защите вашего алиби!
— Моего алиби?!
— А вы как думаете? Разве я пригласил вас просто поболтать? Каждое ваше ложное показание усиливает подозрение, что именно вы причастны к убийству Асенова.
Лицо Спаса цепенеет, Глаза неподвижно упираются в край стола. У меня появляется ощущение, что он вообще перестал меня слушать.
— Продолжим, Влаев!
— Но подождите! — восклицает он. — Жилец из соседней комнаты может подтвердить!
— Что он может подтвердить? Что у вас играло радио? Но радио может играть и без вас. К тому же весьма многозначительно, что примерно в одиннадцать вы переключились на западную станцию, которая работает и после полуночи.
— Что же тут многозначительного? Хотели послушать танцевальную музыку.
— Но именно в то время и София начала передавать танцевальную музыку. Вы слушали софийское радио в продолжение трех часов, а когда стали передавать танцы, настроились на другую волну.
— Если бы я знал, что вы все так представите, не стал бы этого делать.
— И это ложь! Наши передачи кончаются в полночь, а вам было необходимо, чтобы музыка играла гораздо позже.
— На кой черт мне было это нужно?
— Чтобы соседи думали, что вы в своей комнате, в то время как вы были далеко от дома. Итак, факт номер три: споив Моньо, вы незаметно выпрыгнули в окно и отправились по своим делам.
— Неправда!
Восклицание звучит резко. Глаза Спаса пронзают меня, словно говорят: тут я не отступлю, хоть убей!