Брелок желаний
Шрифт:
— Ну… да. Ремень остался в Смоленске. Вместе с гордостью, — пробормотал я, прикрывая зону бедствия папкой с заявками.
Она встала. Прошла мимо. От неё пахло утренним кофе без молока, планёркой и каким-то парфюмом, который не продаётся даже в самых богатых фантазиях сотрудников «Летуаля».
— Клиент на Патриках, — бросила она через плечо. — Адрес на почте. Возьми замерку и лети. Только не развались по дороге. И подтяни джинсы, а то заказчик может отказаться.
И ушла. А я остался стоять, как пес, которого выгуляли, но забыли дать кусочек мяса. Юленька
Я вышел из офиса с красным лицом и чувством, будто забыл не только ремень, но и собственную идентичность. Под ногами шумела Москва.
Дальше — маршрутка. Водитель с лицом Сергея Шнурова на минималках. На зеркале болтается икона, веник и бейсбольная бита — стандартный набор московского святого покровителя пробок.
Патрики. Патриаршие пруды. Место, где люди не ходят, а дефилируют. Где кофе стоит как полноценный ужин в Смоленске, и где собаки выглядят богаче своих хозяев. Точнее, выглядят, как жёны этих хозяев.
Офис оказался стильным лофтом. Кирпич, металл, фикусы — всё, как в сериале про успешных людей, которые никогда не потеют. Меня встретил мужчина лет сорока в спортивках, с лицом ветерана клубной сцены.
— А, ты на окна? Заходи, у нас сквозит.
Классика. Начал замеры. Стена туда, проём сюда. Делаю вид, что разбираюсь в кирпиче, как будто учился на «кирпичного физика» в Гарварде. Записал, попрощался, вышел на улицу — и тут как началось.
Толпа. Машины. Миг, запечатленный в янтаре большого города. На обочине — Rolls-Royce, белый, как зубная паста для миллионеров. Стоит, будто собирается на бал. Водитель в перчатках замер рядом, как актер второго плана перед выходом звезды.
И звезда появилась.
Пайка.
То есть Пайлуша. Певица, которую я видел разве что в видео подборке «Лучшие платья, худшие решения». В жизни — высокая, губы как будто нарисованы на стекле, глаза спрятаны за очками стоимостью с мою годовую зарплату. Она переходила тротуар.
И тут — откуда ни возьмись — самокат. Красный. Сумасшедший. Несётся как пуля из пушки, за рулём — курьер с лицом студента, забывшего, что сессия уже завтра. Прямо на Пайку. Я подумал: «Ну нет, ну он же...», и тут же — бабах!
Певица в луже. Глянец — в грязи. Самокат в стороне, курьер — в панике. Народ ахнул. Кто-то достал телефон. Я остался стоять. Не потому, что герой. Потому что увидел — как из её сумки что-то вылетело. Маленькое. Чёрное. Брелок. С цепочкой. Упал рядом с решеткой ливнёвки и… не провалился. Повис. Как в кино, когда судьба даёт тебе шанс.
Никто не заметил. Только я.
Минут через двадцать Пайку забрала скорая, журналисты почти подрались за лучший кадр, толпа разошлась. Я подошёл к решётке. Присел. Взял брелок. Маленький, с красной кнопкой.
— Наверное, от Роллса, — шепнул я. — Или от чего-то поопаснее.
Огляделся. Все заняты. Москва живёт.
Сунул брелок в карман джинсов, которые держались исключительно на морально-волевых, и пошёл к метро.
И нет, у меня не было никакой внутренней дилеммы. Вернуть? Куда?
***
У офиса пахло весной, мокрым асфальтом и корпоративным унынием. Я шёл не спеша — замеры были сделаны, заявки оформлены, а поезд на Смоленск ждал меня через три часа, с верной как налоговая пунктуальностью. Всё, как говорится, по классике: финальный вброс бумажек на стол, пара-тройка шуток у кулера и можно отчаливать домой — туда, где окна ещё пластиковые, но души живые.
Но не тут-то было.
У входа стояла машина. Не просто машина — а сам он, Шрек. Служебная «Тойота», цвета «мужик в командировке». Внутри, наверное, лежал портфель с бумагами, таблетками от давления и коробкой «Рафаэлло» для Юленьки. Этот чудовище приезжало стабильно раз в неделю. Проверял он не только отчётность. И не только бухгалтерию. Проверял он... скажем так, амортизацию мебели в кабинете начальницы московского филиала. То бишь Юленьки.
А уж Юленька встречала его как следует. С улыбкой, с кофе, и, как подозревал весь офис, с самоотверженностью, достойной Мадонны с младенцем. Только младенец был слегка лысоват, пузат, женат и имел двух детей — что, как ни странно, не мешало ему содержать любовницу и раз в год читать лекции о «профессиональной этике».
Дверь офиса в этот раз была приоткрыта. Хотя в такие моменты обычно запирается наглухо, а мне, как простому труженику сантиметра и угольника, положено сидеть на бордюре, запивая обиду «Липтоном» и прокручивая ленту, пока внутри кипит та самая корпоративная любовь. Обычно процесс занимал часа два, максимум — три. А тут… что-то не то.
Я вошёл.
Офис был пуст. Абсолютно. Ни Машки из бухгалтерии, ни Санька из отдела замеров, ни даже деда-охранника с вечным запахом чеснока. Всё вычищено. Как будто кто-то провёл противопожарную эвакуацию с элементами оргии.
Тихо, как в музее фондю.
И тут — звук. Скрип. Ритмичный. Пружинящий. Я подошёл ближе. Дверь в кабинет Юленьки — приоткрыта. На долю секунды я даже подумал: а вдруг они там бумаги считают, в отчётности погрязли, графики строят… но нет.
В кабинете, на кресле, как на троне, восседал Шрек. А сверху, в деликатной управленческой позе — Юленька. В светлом пиджаке. С серёжками. Без совести.
Я зажмурился. Настолько резко, что чуть не вывихнул бровь. Всё. Конец мечте. Карточный домик разлетелся, как конфетти на день рождения.
Юленька не была моей. Никогда. Но одно дело — понимать это. И совсем другое — видеть, как женщина твоей мечты скачет, как гимнастка на турнике, по пузу проверяющего.
Я вышел молча. Как побитый пёс. С тем самым выражением лица, которое бывает у мужчин после финала «Титаника» — боль, стыд, и внутренний хрип: «Зачем?!»
На улице дул ветер. Такой, знаете, весенний — с привкусом разочарования и сносом прически. Я сунул руки в карманы джинсов, которые, кстати, всё ещё держались исключительно на добром слове и силе трения, и нащупал брелок.