Брем

Непомнящий Николай Николаевич

Такой головной убор считается в Судане очень красивым и стоит больших денег, но его устраивают только раз в месяц. Тщеславие женщин прибегает к совершенно героическим мерам, чтобы поддерживать его столь долгое время и предохранять от разрушения. Как в прежнее время европейки проводили ночь в кресле, чтобы не испортить завитые для следующего дня локоны, так же и суданские женщины лишают себя сладости сна для достижения подобной же цели. Они кладут во время сна затылок на маленький стул, вышиною в 4 дюйма, шириною от У до 2 и вырезанный соответственно выпуклости головы; таким образом, они мученически проводят ночь на этом ужасном изголовье.

Оба пола от времени до времени смазывают

себе тело жиром, как нубийцы и негры; для этого употребляется «тэлка» — мазь, совершенно подобная вышеописанной головной помаде. Они предохраняют этим кожу от трещин и сухости и поддерживают ее мягкость и лоск. Европейские врачи, долго жившие в Судане, уверяли меня, что если они бывают вынуждены прекратить свои натирания тэлкою, то у них скоро развиваются накожные болезни. Негры через эти втирания поддерживают блестящий черный цвет кожи, который мы у них видим в Европе; женщины темнокожих народов размягчают этим свою эпидерму до того, что она кажется очень нежною и бархатистою и не уступает коже европейских красавиц.

Прежде во всех знатных суданских домах было обыкновение посылать красивых невольниц смазывать тэлкою тело гостей перед сном. К сожалению, с тэлкою случается то же, что и с головною помадою: она горкнет и воняет тогда ужасно. Известно, что темнокожие народы имеют уже сами по себе неприятный запах; в зловонии же прогоркшего жира он приобретает себе спутника, решительно невыносимого для обонятельных нервов цивилизованного человека и становится до того силен, что по целым годам остается в платьях, носимых суданцами. Раххад тоже смазывают жиром, чтобы сделать его блестящим; я привез несколько экземпляров его в Германию, и они воняют еще и теперь».

Около 30 ООО жителей города и 3000 солдат являли собой целый сонм племен и народностей: представители негроидной расы, эфиопы, суданцы, евреи, турки, европейцы… Последних Альфред называл отбросами своих народов. Разговорными языками европейцев были французский и итальянский. Каждый вечер они встречались и злоупотребляли спиртным, так что дискуссии превращались в конфликты и даже кровавые стычки. Главными причинами являлись личные разногласия, имелись и разные политические взгляды. Особенно ожесточенные споры происходили среди французских роялистов и республиканцев, угрожавшие зачастую перерасти даже в поножовщину.

Одним из представителей таких бездельников был тосканский купец Никола Уливи, злобный вымогатель и ростовщик, с которым имел несчастье познакомиться Брем. Он оставил о нем несколько нелицеприятных записей в своих дневниках.

Из дневника: Охота на рабов

«Еще недалеко то время, когда необразованный сын дикой природы смотрел на белого как на существо неуязвимое, священное, подобное божеству или дьяволу. В 1851 году итальянец Никола Уливи, тот купец, проживавший в Хартуме и известный всему восточному Судану как мошенник, обманщик, вор и убийца, начальствовал над торговым флотом, ежегодно посылавшимся из Хартума к Белой реке, чтобы производить там меновую торговлю с туземными неграми племен динка, шиллук, нуэр и др. Алчность итальянца не удовлетворялась получаемым таким способом громадным барышом. Однажды во время торговых сделок в стране Кик один из нескольких тысяч негров, собравшихся около суден, поспорил с матросом, который, как ему показалось, надул его, — что и было на самом деле. Люди на берегу начали было роптать на вопиющую несправедливость белых. Тогда Никола, устрашившись опасности, которая могла грозить его торговле, и желая показать бедным черным свою силу, приказал пятидесяти солдатам из негров, сопровождавшим торговую экспедицию, стрелять по собравшемуся на берегу народу. Более двадцати

негров упало после первого залпа.

Трепеща как перед неотразимым судом всемогущих богов, невежественные дети природы бросились перед этим преступником на колени; с криками невыразимого ужаса попадали они ниц; с плачем и рыданиями осматривали они тела убитых, из ран которых струилась горячая кровь. Как дети, не способные постичь неисповедимые судьбы Божии, ощупывали они эти раны, из которых не торчало ни стрел, ни копий. Свинцовые смертоносные пули из оружия белых невидимо совершили свой жестокий путь. В то время огнестрельное оружие не было еще известно черным. Они знали преступника, но не знали, что за оружие было в его руках. Вот их братья лежат убитые, точно лесные звери. Они видят ужасное событие, но не видят причины его, и с воплем убегают от страшного места. А Никола Уливи впоследствии похвалялся этим делом. За убитых отомстила только лихорадка.

Мне, быть может, возразят, что жестокость Уливи была печальною необходимостью, самосохранением. В том-то и дело, что нет. Несколько тысяч собравшихся негров непременно уничтожили бы кучку своих врагов, если бы только они были уверены, что могут победить их своим оружием. Это мы можем видеть из тех охот на рабов, которые производятся в новейшее время».

Совсем иначе звучат строки, записанные Бремом и характеризующие местных жителей: «Они в основном хорошие люди, гостеприимны и вежливы по отношению к чужеземцам, при их бедности… готовы отдать нуждающимся все, что у них есть…»

Ужасный климат тех мест оставил незабываемое воспоминание у молодого человека. Нестерпимый жар марта — апреля усугублялся сильными ветрами с юга.

Природа оправлялась из этого плачевного состояния лишь к началу июня и возвращалась к жизни на период вплоть до средины сентября. Иссушенная земля жадно впитывала воду, на улицах образовывались глубокие лужи, которые затем бесследно исчезали. Реки выходили из берегов, а к началу августа возвращались в свое прежнее русло.

Как ни тяжко было переживать жару весной, в сухой сезон она была еще более непереносимой. Частые головные боли, тошнота и лихорадка доводили до изнеможения без того ослабленные организмы. Больница в это время была переполнена.

Во времена Брема военный врач на египетской службе француз Альфред Пеней превратил ее из разбитого вертепа в настоящий госпиталь. Брем был частым гостем в его доме. Пеней сопровождал, как врач, экспедиции Мухаммеда Али к истокам Нила и позже предпринял собственную поездку в Экваториальную провинцию.

Пребывание в Хартуме было использовано для охотничьих вылазок по окрестностям. В начале февраля Брем перенес тяжелый приступ малярии и был вынужден находиться дома. Барон Мюллер, который рассчитывал на быструю добычу, осыпал Альфреда упреками. Это привело к спору, который позже довел бывших друзей до разрыва. «Я был возмущен этой неблагодарностью и черствостью, ведь я действительно был еще слаб… Впервые я почувствовал на себе, как редко признаются должным образом усилия ученых…»

Поездка в Кордофан: лихорадка, падение с верблюда и другие несчастья

Раскаленная духовка пустыни вскоре сбавила градусы, и после двух месяцев задержки поездка в верховья Белого Нила и Кордофан была продолжена. Для проекта оказалось очень удобно, что находящийся на службе в Египте валлийский горный инженер Джон Петерик (1813–1892) преследовал аналогичные цели. С 1845 года он безуспешно пытался найти в Верхнем Египте и на Красном море угольные месторождения. Теперь он хотел попытать счастья в Кордофане. За это время он выучил арабский язык, что было немаловажным фактором для Брема и Мюллера.