Бремя Бездушных

Конычев Игорь Николаевич

Сделав два широких шага, храмовник ногой ударил по замку, сорвав дверь с петель и вышибив доски косяка. Дерево еще не успело коснуться пола, когда рыцарь уже оказался внутри небольшой комнаты, чьи окна оказались плотно зашторены.

В ноздри бездушного сразу же ударил мерзкий смрад Скверны. Не замедляя шага, Гирион двигался вперед, давя сапогами детские игрушки и пачкая уличной грязью мягкий ковер, не сводя глаз с узкой кровати, отгороженной цветной занавеской, сейчас больше напоминающей творение безумного художника, использовавшего вместо красок кровь.

Разноцветная

ткань потускнела и ссохлась, так что теперь нельзя было угадать, что изображалось на ней ранее. Но это не интересовало гиритца, так как он отчетливо видел богомерзкие символы нанесенные кровью поверх выцветших рисунков. Срывая занавеску и одновременно отводя назад меч для удара, храмовник скривился от омерзения, вызванного прикосновением к нечестивым символам.

– Игрушка... Вы не видели...

Тускло сверкнувший клинок Гириона пронзил сутулую и чрезвычайно худую женщину насквозь, не дав ей договорить. Отточенное лезвие легко пробило впалую грудь, выйдя из спины. Покрытое кровоточащими язвами лицо исказила гримаса боли. Бесцветные, потрескавшиеся губы искривились, обнажая почерневшие, начавшие крошиться зубы и в лицо гиритцу ударил отвратительный смрад.

– Игрушка...
– руки женщины, заканчивающиеся начавшими срастаться пальцами и длинными когтями, беспомощно заскользили по широкому лезвию.
– Вы не видели?
– Она подняла невидящие, превратившиеся в бельма глаза на Гириона.

Гиритец не ответил и мощным рывком послал свое оружие вертикально вверх. Рыцарь - защитник никогда не колебался перед лицом Скверны, в этот раз смотревшей на него когда-то человеческими глазами. Благословенная сталь без труда рассекла кости женщины, разрубив ее почти пополам и покинув тело, перебив ключицу. Взметнувшееся было вверх лезвие, швырнуло кровавые капли на стены и потолок и резко рухнуло вниз, вторым ударом лишая прокаженную головы и плеча правой руки.

Безразлично переступив через бездыханное тело, Гирион взглянул на кровать. Тонкие губы рыцаря плотно сжались, и в голубых, как ясное небо глазах, сверкнул праведный гнев.

– Скверна не щадит никого, брат.
– Встав рядом с рыцарем-защитником, Алектис взглянул на распростертое средь измазанных кровью простыней тело ребенка, крепко привязанное к спинке и ножкам грязными тряпками. На краешке изодранной ткани, пастырь увидел буквы на древнеимперском, складывающиеся в слова молитвы к Лигее Благодетельнице. Даже прикосновение ткани, благословленной молитвой, причиняло существу, рожденному человеком, но переставшего им быть, нестерпимую боль.

Тьма уже получила абсолютную власть над мальчиком, и он почти утратил человеческий облик: волосы облезли с морщинистой головы, усеянной множеством рогов, нос запал, рот превратился в разверзнутую пасть с длинными клыками и раздвоенным языком. Но страшнее всего были глаза - два бескрайних океана абсолютной тьмы, в которых плескалось яростное безумие.

То, что когда-то было человеком, теперь шипело богохульные речи, роняя на тощую грудь, дурно пахнущую слюну. Неестественно изогнутые сразу в нескольких местах

конечности постоянно прибывали в резких движениях, каждое мгновение испытывая стягивающие их веревки на прочность.

– Видимо, Скверна первым отметила это несчастное дитя, - Алектис пристально вглядывался в полные ярости глаза.
– Или же ребенок, как самый младший и слабый быстрее подвергся порче. Родители знали, что ждет их чадо, и пытались скрыть происходящее, - добавил пастырь, покосившись на труп женщины.
– Гирит не прощает тех, кто отдал себя Бездне, их сердца чернее ночи и вместо вечного покоя они обретут лишь забвение.

– Вы и ваши лжебоги еще умоетесь своей кровью, жалкие рабы!
– Прошипел ребенок гортанным голосом, по-прежнему стараясь освободиться.
– Я пожру ваши души и...

– Ты умрешь, отродье.
– Алектис отвернулся, не желая больше слушать подобные речи и давая понять Гириону, что тот может исполнить свой долг.

Пастырь успел сделать лишь шаг, как за его спиной опустился тяжелый меч рыцаря-защитника, разом перерубивший и тощее тело совсем по-детски взвизгнувшего мальчишки и кровать пополам, глубоко войдя в доски прогнившего пола.

– Подохните...
– прохрипело порождение Скверны, силясь плюнуть в храмовника, но тяжелый сапог гиритца опустился на рогатую голову, превратив ее в бесформенную груду плоти и костей.

В этот же миг громкий женский визг, казалось, пронзил весь дом.

– Подвал!
– Алектис первым бросился к лестнице.

* * *

– Что ты за человек-то такой, а?
– возмутился зверолюд, наблюдая, как лужа зловонной крови растекается под изуродованным трупом, все еще придавленным ногой Фалкона.

– Жалеешь его?
– Ветеран пристально изучал особняк, не глядя на собеседника.
– Или переживаешь, что женщинам и детям пришлось это увидеть? Если так, то ты меня удивил.

– Да больно оно мне надо, переживать за них!
– Таллаг шумно выдохнул через нос, скрестив руки на груди.
– Тогда в чем дело?
– Я несколько раз бывал здесь и знаю, что дальше по этой улице есть великолепная таверна, а ты только что отбил мне весь аппетит!

– Всегда считал ваше племя - забавным.
– Седой гиритец невесело улыбнулся, если его лишь слегка растянувшиеся губы можно было вообще считать ухмылкой.
– Но у нас в любом случае нет времени рассиживаться в тавернах, зверолюд. Как только мои братья закончат...

– Что-то не так, - в пол уха, слушавшая неуместную беседу мужчин Кисара, с тревогой посмотрела на темный провал, где ранее располагалась дверь, выбитая Гирионом.

– Вот и я говорю, этот труп смердит, аж жуть, а дальше таверна...

– Нет, Таллаг, она не об этом!
– Исель уже стояла рядом, и на ее красивом лице появилось выражение беспокойства. Красные глаза взволнованным взглядом скользили по дому.
– Кисара, что случилось?

– Там внутри, что-то...
– южанка не могла подобрать слов, чтобы описать свои чувства.