Бремя империи
Шрифт:
Вспышка…
Вспышка нового зла, которого и так на сегодня хватало этому древнему, почти с тысячелетней историей городу.
Майор от жандармерии Ковалев, в чьем командовании сейчас оказались части ДОН-4, выдвинувшиеся в город, сидел на самом взгорке, в штабном «Егере». Голова кипела, как передержанный на плите чайник, на язык просились ругательства. Только что майор Ковалев вышел на «Рубин», [153] запрашивая указания. Там ничего ответить внятного не смогли, да и не относилась жандармерия к Министерству обороны. «Звезда» до этого выразилась «более внятно» — не допустить массовых беспорядков в городе,
153
Рубин — позывной оперативного дежурного Генерального штаба ВС. В том числе и в нашем мире. Звезда — позывной оперативного дежурного МВД.
— Господин майор! Господин майор!
Ковалев очнулся от какого-то странного оцепенения, открыл дверь внедорожника. Рядом с ним стояли несколько солдат, под руки держали гражданского. Гражданский был высоким, худым, даже можно сказать, тощим. Молодым — сорока точно нет. Короткая бородка, спадающие с носа очки со стеклами без оправы…
— Что?
— Вот этот… Через ограждение рвался. Потом говорит — к командиру надо, к командиру… Ну мы и привели. Оружия у него нет, господин майор, мы проверили.
— Вы кто? — спросил майор у гражданского.
— Пусть меня отпустят! Это неслыханно, сейчас не война!
— Кто вы? — спокойно и непоколебимо повторил майор.
— Я Айрат Таджутдинов, имам-хатыб… [154] — имам произнес название какой-то мечети, про которую майор ничего не знал.
Майор сделал подчиненным знак отпустить священнослужителя.
— Какое у вас ко мне дело?
— Вы зря вошли в город. Зря… Мы должны это остановить. Сами.
154
Имам-хатыб — имам, читающий намаз.
— Сами? — Майор скептически усмехнулся. — Ну так пойдите и остановите. Сами. А я посмотрю на это.
Имам гневно выдохнул, но ничего не сказал. Помолчали несколько секунд.
— Для этого я и здесь. Это… наши дети. Муфтият послал меня как раз для того, чтобы вразумить их. Не стреляйте в них, я должен с ними поговорить.
— Господь с вами, батюшка… — Майор не знал, как правильно обращаться к имаму, поэтому обратился как к православному священнику. — Мы и не хотим в них стрелять. Но посмотрите, что делается! Их не вразумишь словами!
— Пойдемте! — Имам вдруг схватил майора за рукав формы и с неожиданной для его телосложения силой потащил за собой, к линии заграждений. — Нельзя терять время! Пойдемте!
— Клинов! — крикнул майор.
Капитан от жандармерии Клинов моментально оказался рядом.
— Всем повышенное внимание! Возможны провокации.
— Есть!
Через линию стальных щитов они прошли, когда толпа подошла уже метров на двадцать — имам и майор. За линией щитов имам отпустил майора, и направился навстречу толпе. Странное и страшное зрелище — людской вал, сцепленные руки, распяленные в гневном крике рты, длинные палки с насаженными на них заточками. И он — человек, которого эта толпа может смять, растоптать, разорвать в мгновение ока. Но
И толпа вдруг… — остановилась! Не сразу — те, кто шел впереди, узнали имама и остановились, но остальные его не видели и напирали. Передние сделали шаг. Потом еще шаг. Имам спокойно и бесстрашно ждал.
Имама-хатыба Таджутдинова знали. Хорошо знали. Кто-то боялся, кто-то боготворил. Вся Казань знала его по гневным проповедям — он обличал власть и носителей ее. За жадность. За коррупцию. За глупость. За многое. Доставалось даже генерал-губернатору. Имам был, несмотря на молодость, блестящим полемистом и проповедником, выпускником исламского университета в Медине, он постоянно выступал по местному телевидению, правоверные часто шли к нему за советом. Сейчас он спокойно стоял и ждал — единственная преграда между двумя разноименными полюсами, единственная преграда, не дающая свершиться смертельному разряду.
Из толпы вышел один человек. Потом еще один. Майор напрягся, положил руку на рукоять пистолета — но тут с удивлением понял, что посланцы толпы… боятся! Да, они именно боятся, это было видно и в лицах, и в походке. Они не боятся щитов и резиновых пуль жандармерии, они не боятся стальных глыб БТР на взгорке, они боятся его. Единственного человека, посмевшего преградить им путь, человека, вставшего между ними и ненавистной им властью. Да, они его боятся…
— Это вы… — с удивлением проговорил один из вышедших, невысокий, но крепкий молодой человек лет двадцати, чьи густые брови срослись на переносице. Он был одним из толпы, одет так же, как и все, — но в одежде была вызывающая, бросающаяся в глаза деталь — не зеленая, а черная майка с начертанными белым изречениями из Корана. Исламские экстремисты предпочитали не зеленый — традиционный цвет ислама, — а черный цвет, символизирующий смерть.
— Да, это я, — просто ответил имам. — А кто ты и что ты здесь делаешь?
— Меня зовут Мурад, Айрат-хазрат. Я хочу справедливости, и мы все ее хотим. — Гордо и даже напыщенно заканчивая эту речь, молодой человек внезапно смутился. Это было хорошо видно по его лицу, он вдруг понял, что говорить известному всем правоверным Казани имаму то же самое, что и писать на Интернет-форуме, глупо. Но слово не воробей — и за сказанное надо было отвечать.
— Справедливость? — переспросил имам. — И в чем же, по-твоему, справедливость?
— Мы хотим знать правду! Правду о том, что произошло! И мы идем, чтобы спросить с тех, кто это допустил.
— Правду? — имам скептически усмехнулся. — По-моему, ты уже ее знаешь — для себя. И твои друзья тоже. Тебе не нужна правда. Ты идешь не за правдой — ты идешь за расправой.
— Мы знаем, что произошло, Айрат-хазрат… — упрямо сказал пацан, но имам тут же его перебил.
— Знаешь? Ты был там, где это произошло?
Пацан молчал — но молчание его было красноречивее слов.
— Или, может, кто-то из вас был там и видел, что произошло? — Имам внезапно возвысил голос. — Кто из вас видел, что произошло? Кто из вас может рассказать, что произошло?
Толпа глухо волновалась.
— Никто из вас не может рассказать, что произошло! Никто из вас не был свидетелем! А ведь в Коране сказано про свидетелей! И про лжесвидетелей тоже! Кто из вас знает, что полагается лжесвидетелям по законам шариата?!
Все молчали…
— Вы ведете себя как женщины, — выкрикнул имам. — Недаром Пророк Мохаммед сказал, что свидетельство одного мужчины приравнивается к свидетельствам двух женщин! Вы не знаете, что произошло, но вы идете и говорите, что вы свидетели. Вы…