Бремя империи
Шрифт:
— Господа Берген и Воронцов? — осведомился один из них, видимо старший, делая шаг вперед и демонстрируя запаянную в пластик карточку удостоверения, прикрепленную к карману стальной цепочкой.
Мы переглянулись.
— В чем дело, господа? — надменно осведомился Иван Иванович (похоже, и впрямь моего начальника звать Берген, хотя нам как Кузнецов представлялся, у таких людей фамилий и документов — как у зайца теремов).
— Вы задержаны.
— По какому праву? Вы не ошиблись? Я чиновник по особым поручениям, мое задержание возможно лишь с санкции Генерального прокурора.
— Извольте ознакомиться.
Иван Иванович шагнул вперед, невольно прикрывая меня своим телом сразу от троих — и теперь против меня мог действовать лишь один из этих скорохватов. Явно какая-то
— Давайте проедем в управление, там разберемся с этим безобразием. — Тон Ивана Ивановича был по-прежнему надменный, а вот уверенность в голосе уже не звучала.
— Именно это мы и хотим предложить, господа. Прошу следовать…
Наручники на нас не надели, все-таки на чиновника пятого класса наручники просто так не наденешь, да и на князя, потомственного дворянина, тоже. Вместо этого нас взяли в «коробочку» — двое спереди, двое — сзади. Будто арестованных конвоируют, пусть и без наручников. И в таком виде, один за другим, мы вышли на больничную стоянку. Фургон — настоящий большой полицейский фургон, правда без водителя, стоял чуть в отдалении от входа, потому что подъезд к зданию должен быть постоянно свободен для машин «Скорой помощи». Основной вход в больницу располагался на уровне второго этажа, туда вела длинная бетонная эстакада с перилами и бортиками, так чтобы кареты «Скорой помощи» могли, не снижая скорости, доставлять больных прямо ко входу. Был поздний вечер — на удивление свежий и прохладный, после месяца удушливой жары и жуткого дневного ливня погода наконец-то смилостивилась над людьми. На горизонте, над горами, клубились иссиня-черные тучи, сквозь них просвечивало садящееся за горы солнце. И к затянутому тучами небу, будто питая их, то тут, то там поднимались столбы черного, жирного дыма. Я словно видел их в первый раз — до этого я просто не помнил, что со мной происходило, и мало что видел перед собой…
— Вот они!!!
Те скорохваты, двое, что шли перед нами, — они и спасли нас. Весь обрушившийся на нас со стороны стоянки автоматный огонь из нескольких стволов они приняли на себя, каждый получив по нескольку пуль в первую же секунду боя. Из всех первым среагировал я — по крику упал на землю, перекатился к поребрику, дававшему хоть какую-то защиту от пуль. Чуть в стороне тяжело осел на землю Иван Иванович, грохнул одиночный пистолетный выстрел — и на него снова, свинцовой скороговоркой, ответили три автомата…
Несколько секунд. Все время, какое есть — несколько секунд. Сейчас они добьют магазины, перезарядятся и пойдут вперед — один идет, другой прикрывает. И расстреляют с близкого расстояния тех из нас, кто еще останется жив к тому моменту. Если кто-то еще останется жив…
Оружие! Первым делом нужно оружие — хоть какое-то. Хорошо, что руки не скованы, со скованными руками оставалось бы только повернуться к смерти лицом. А так — еще повоюем…
Обернулся — я лежал, прижавшись к самому поребрику, пули гвоздили по бетону, противно стучали, казалось, что с той стороны в серую каменную массу забивают гвозди. Одного взгляда хватило понять, что дело дрянь. Двое скорохватов, что шли первыми, — уже не жильцы, они лежали недвижно, словно сбитые кегли, и кровь медленно текла вниз, багряня грязный бетон.
Чуть в стороне от меня лежал Иван Иванович, он лежал боку, спиной ко мне в какой-то странной, скрюченной позе, невозможно было понять, что с ним. Один из скорохватов был жив, он лежал выше меня, прижавшись всем телом к бетону, и держал в руках пистолет, но ничего не предпринимал. И еще один, последний из скорохватов, лежал буквально в двух шагах от меня. Он-то мне и нужен…
Скорохват был мертв — пули прошили его навылет, разворотив грудную клетку и живот. Пачкаясь в горячей липкой дряни, я зашарил по поясу и почти сразу наткнулся на знакомую стальную рукоятку. «Браунинг», пятнадцатизарядный, стандартный
Заглох сначала один автомат, потом второй — меняют магазины. Сейчас сменят — и начнется. Второй акт Марлезонского балета. Два других, прикрывая, редко стреляли одиночными, берегли патроны — такой момент упускать было нельзя…
Перекатился, на мгновение вышел из-за поребрика. Вот где надо благодарить Санкт-Петербургское нахимовское и офицеров, преподававших там «стрелковую подготовку», «ближний бой», которые вместо того, чтобы вывозить нас на стрельбище, до одури заставляли стрелять друг в друга из пневматики и пейнтбола. Скорее всего, ни один обычный пехотный офицер, привыкший стрелять из стрелковой стойки, на двадцать пять метров, не сделал, не смог бы сделать того, что сделал сейчас я. Оттолкнувшись левой рукой, я на мгновение показался над защищавшим меня бетонным гребнем, оценил ситуацию и сразу выстрелил. Всего один раз выстрелил — но этого хватило с лихвой. Одного из автоматчиков, стрелявшего из-за полицейского фургона, отбросило назад, на переносице появился третий, кроваво-красный глаз. Выстрелив, я снова упал на бетон, за поребрик и вовремя — в следующую секунду застучали все три автомата, противно засвистели пули. Со звоном лопнуло больничное окно, затем еще одно…
Минус один. Уже неплохо — но теперь они знают, что среди нас есть кто-то, кто способен защищаться. Больше такой фокус не пройдет…
Повернувшись, я встретился взглядом с единственным оставшимся в живых скорохватом. Есть такое выражение — еще жив, но уже умер — это про него как раз. В глазах мутной волной плескался страх. Черт, как же их готовят слабо…
— Давай сюда!
Он покачал головой. Вот сволочь, как людей арестовывать — так нормально, а как… Зачем тогда пистолет с собой таскать? Но он был мне нужен.
Ползя по-пластунски, я оказался рядом с ним, частично прикрылся одним из лежащих на бетоне тел. Чем дальше от поребрика — тем больше шансов, что зацепит, даже рикошетом.
— Сюда слушай! Я иду вниз. Как махну рукой — стреляй. Хоть в воздух, понял?
Тот кивнул головой…
— Не подведи! Вон там укройся, там не достанет.
Сейчас ситуация была отчасти патовая — три оставшихся стрелка укрывались на стоянке, за машинами. Мы же укрывались на пандусе, выше их, защищенные толстыми, полуметровой высоты бетонными поребриками. Продвигаться вперед они явно не хотели — труп товарища хорошо дает понять, что на рожон лезть не следует. Но им надо действовать — и если хоть один из них пройдет, к примеру, с той стороны пандуса и окажется у самого подъезда — то сверху, от подъезда он расстреляет нас, как в тире. Такая мысль должна была прийти кому-то из нападавших в голову в самое ближайшее время, если уже не пришла.
Перекатываясь — так быстрее, чем по-пластунски, — я спустился по пандусу вниз, метров на десять. Залег — так, чтобы иметь возможность быстро вскочить. Махнул рукой и…
Грохот пистолетных выстрелов толкнул меня вверх, словно выстрел стартового пистолета на стадионе. На этом и строился мой план — отвлечь хотя бы на секунду стрельбой из другого места — и отстреляться самому.
План сработал — два автомата ударили выше, по тому месту, откуда велся огонь, я буквально взлетел над пандусом и встретился взглядом с одним из стрелков. Он подобрался к пандусу метров на десять, не больше и сейчас укрывался машиной, открывая мне весь бок. Его винтовка была направлена на то место, откуда велся огонь, перевести огонь на меня он не успевал. Тем не менее попытался — что-то выкрикнул, начал падать на спину — конечно же, не успел. Первой пулей я попал ему в бок, почти в подмышечную впадину, второй — чуть ниже. После такого — не живут. Отстреляться по остальным я уже не успевал — прикрыл голову руками, оттолкнулся как мог, прыгнул, перевалился через поребрик, ныряя вниз, как пловец в бассейн с вышки. Только вместо воды на выбор был либо капот стоящей первой в ряду машины, либо еще хуже — загаженный асфальт стоянки. Ударился об капот руками, едва не сломав шею, скатился вниз, опережая летящие в мою сторону пули…