Бремя колокольчиков
Шрифт:
– Я Евангелие то прочёл, как мне наш батюшка сказал...Вот все эти чудеса... Ну слепые, болящие, может Он как экстрасенс их лечил, да и кто это записывал? Бесноватые, это же просто психи, они внушаемые, все эти древние, дикие особенно...
– А ты не внушаемый?
– Перебил его старец.
– Да не, ну я ж современный человек, я телевизор смотрю, даже книжки читаю про науку иногда... Ну и воскресение это... Может оно и было... Но как- то так верить тяжело, может инопланетяне... или, я не знаю, что там кто-то когда-то написал...
–
– Снова спросил о. Пиндосий прищурившись.
– Лазарь? Это у которого сёстры... ну... честно... сон это был летаргический думаю...
Старец ухмыльнулся, обычно эту его ухмылку не замечают, но я то уж хорошо знаю её. Молчание затягивалось...
– Ну, вы эта... помолитесь за меня, может мне Господь откроет, чтоб вера у меня настоящая родилась, или чудо какое...
– Хорошо, помолюсь, ты ещё что спросить хотел?
– Да, я, главное, хотел узнать как у нас с Россией будет, ну всё это кругом... Враги, сами знаете...
– А с семьёй у тебя что?
– Спросил опять отшельник.
– Да не очень, жена... Да и ребёнок, ну..., - Стал прятать глаза посетитель.
– Про Россию, значит?
– Старец закрыл глаза, начал говорить медленно, чеканя слова - Вот что скажу: Греция от Запада отвернётся и обернётся к России православной, они вместе с Арменией станут отражать нападение турок, которых американцы научат на Крым напасть. Выше всех надежд, победа чудную даст Бог России за её православие правильное, а вместе и союзникам. Константинополь будет наш, и мы отдадим его грекам, армяне русской силой займут пол Турции и обратят в православие курдов и многих других мусульман. Европа повернётся к России, и Украине тоже деваться будет некуда, американцы им не помогут. Тогда свершится великий суд Русского мира и установление православной империи.... Ещё многое славное я вижу о России о друзьях и о врагах её...
Старец остановился, открыл глаза и посмотрел на паломника.
– Веришь ли сему?
– Спросил он.
– Да! Этому как-то сразу сердце верит...
– С чувством ответил тот.
– А знаешь почему?
– Помедлив опять спросил старец - Потому что оно у тебя больное, сердце, и близко к смерти.
– Как?
– Испугался гость.
– А так, бреду, что я тут наплёл оно верит, а Богу не верит. Потому что окаменело, не знало любви, и тут не только твоя вина... Но и ты любви никому не дал, ни в семье, ни где ещё? Так?
Мужчина потупился.
– Ведь всё, что я наплёл про это: про месть и величие, желание показать, что весь мир кругом хуже, а в нас есть что-то, что мы и объяснить то не можем, но за что Бог нас любит, и все любить должны! А мы - никому и ничего не должны... И ищем мы мести везде и во всём её жаждем, это от боли, страха и незнания любви, что в нас сидят; тот же камень, под который вода живая, т.е Дух Божий, не течёт. А Бог то есть Любовь, а не месть, тем более самому себе... Хотя многие именно так и веруют... Это православием даже называют, безумцы! А? Что скажешь?
– Ну... я не знаю... враги клевещут... Россия всё же, тут святых...
– ...
– Перебил старец - Но ты молодец, ты прямо и честно свои сомнения высказал, честность то перед собой - большое дело, и начаток её ты имеешь.
Старец взял пытавшегося ещё что-то сказать гостя за плечи:
– Не бойся! Только веруй Богу и не бойся! Нет, не в чудеса, веруй, а что Он есть Любовь, тогда воскреснет всё кругом и преобразится!
Божественная обедня
Никогда о. Пиндосий из своего затвора не уходил и не выезжал, по крайней мере, никто об этом не слышал. На службу в Церковь - тоже за одним лишь известным мне исключением. Тогда послужил он у одного батюшки, о. Владимира настоятеля крупного дсельского прихода, расположенного не так уж далеко от места подвигов старца. Батюшка тот был известен, к нему и так из Москвы и других городов русских, украинских и белорусских народ ездил, а теперь, когда стремящиеся к о. Пиндосию заворачивать стали, то приход этот и вовсе расцвёл и зазолотился куполами. Вот и зазывал настоятель о. Пиндосия к себе послужить всеми правдами неправдами, ну и на примерно сто двадцатую просьбу затворник наконец согласился, но при условии, что службу возглавит он, и что всё будет как он посчитает нужным. Мне посчастливилось быть на той службе.
День был воскресный, неделя о мытаре и фарисее. На дворе были февральские морозы, но народу приехало много, потому как о. Владимир многих оповестил о предстоящей службе во главе с почитаемым многими подвижником.
Настоятель Владимир и я ждали о. Пиндосия в алтаре. О. Владимир вообще-то хотел встретить старца на крыльце или у ворот храма, но тот наотрез отказался, более того, сказал, чтоб ждали его именно в алтаре, не выходя из него даже на солею, пока он будет проходить через церковь, сказав, что если не так, то он вовсе развернётся и уедет к себе в лес. Вот так мы сидим и слушаем, как старец идёт через храм, долго, раздаёт благословения, кому-то что-то говорит.
– ... Есть святая простота, а есть «святая» мудота, -слышим мы его голос уже близко от алтаря, - так и запомни себе, до того как дедушка Альцгеймер к тебе не придёт.
– Радости всем, братия!
– С таким странным приветствием обратился к нам старец, после того, как сделал земные поклоны перед престолом - А то сидите тут с постными бородатыми мордами, мне аж жутковато стало, как в алтарь зашёл.
Понятно, мы разулыбались.
– Отец Владимир, а что это за книжку я у тебя за свечным ящиком взял?
– Спросил о. Пиндосий здороваясь с настоятелем.
– Это перечень грехов по категориям для подробной исповеди. Народ любит и я приветствую, чтоб серьёзно к таинству относились.
– Отвечал тот.
– А у тебя в начале службы исповедь? Дай я проведу, а вы пока тут подготовите всё, проскомидию совершите.
– Хорошо... Как скажете...
– Отвечал чуть смутившийся, но помнящий обещание служить эту службу по старцовому слову настоятель.
– Вот и ладно...
– сказал лесной затворник, выходя из алтаря с крестом и Евангелием в руках.